Мастера и Булгакова роднит очень многое. Оба работали историками в музее, оба жили достаточно замкнуто, обе родились не в Москве. Мастер очень одинок и в повседневной жизни, и в своем литературном творчестве. Роман о Пилате он создает без какого-либо контакта с литературным миром. В литературной среде Булгаков тоже ощущал себя одиноким, хотя в отличие от своего героя в разное время поддерживал дружеские отношения со многими видными деятелями литературы и искусства: В. В. Вересаевым, Е. И. Замятиным, Л. А. Ахматовой, П. А. Марковым, С. А Самосудовым и др.
«С балкона осторожно заглядывал в комнату бритый, темноволосый, с острым носом, встревоженными глазами и со свешивающимся на лоб клоком волос человек лет примерно 38».
Б. С. Мягков предполагает, что это описание внешности героя — «практически автопортрет создателя романа, а уж в возрасте абсолютная точность: когда начинали создаваться эти главы, в 1929 г., Булгакову было именно 38 лет». Далее Мягков ссылается на «аргументированное мнение», согласно которому прототипом Мастера был и любимый писатель Булгакова Н. В. Гоголь, о чем свидетельствует несколько фактов: образование историка, портретное сходство, мотив сожженного романа, ряд тематических и стилистических совпадениях в их произведениях. Б. В. Соколов в качестве одного из возможных прототипов Мастера называет С. С. Топлянинова - художника-декоратора Художественного театра. Своего рода alterego Мастера - фигура бродячего философа Иешуа Га-Ноцри, созданная им самим, — еще одно предположение Б. С. Мягкова. В качестве возможных прототипов Мастера называют и О. Мендельштама, и доктора Вагнера (Гете), но, несомненно, больше всего в образ Мастера Булгаков вложил автобиографических черт.
Автор романа о Понтии Пилате является двойником Булгакова не только потому, что в его образе отражены психологические черты и жизненные впечатления писателя. Булгаков сознательно выстраивает параллели между своей жизнью и жизнью Мастера. Образ героя носит притчевый характер, выражая представление Булгакова о призвании художника и являя собой обобщенный тип художника. Чрезвычайно привлекательна идея романа «Мастер и Маргарита» о высшем назначении искусства, призванного утвердить добро и противостоять злу. «Сам облик Мастера - человека с чистой душой, с чистыми помыслами, охваченного творческим горением, поклонника красоты и нуждающегося во взаимном понимании, родственной душе, - сам облик такого художника нам безусловно дорог».
В самом имени героя заключен не только прямой смысл слова «мастер» (специалист, достигший в какой-либо области высокого умения, искусства, мастерства). Оно противопоставлено слову «писатель».
В 30-е гг. писателя занимал важнейший вопрос: достоин ли человек быть ответственным перед вечностью? Иначе говоря, каков его заряд духовности. Личность, осознавшая себя,
в представлении Булгакова, подотчетна только вечности. Вечность — среда существования этой личности. Берлиоз и многие другие, «чьими руками по незнанию или безразличию творится зло на земле, заслуживают безвестности». Обращение к философии И. Канта позволило Булгакову приступить к поискам природы нравственности и тайны творчества — понятиям, тесно связанным между собой, поскольку искусство в своей основе глубоко нравственно. Мастер обладает всеми высокими нравственными качествами, однако он «податливо проникается крайним отчаянием, а также свободно возносится в самые выси. Его свободная личность равно воспринимает и зло, и добро, оставаясь при этом собой». Слабое противостояние злому началу для творческой натуры представляется автору романа закономерным. Герои — носители высокой нравственной идеи — в произведениях писателя неизменно оказываются побежденными в столкновении с обстоятельствами, которые породило зло. Роман Мастера, не принадлежащего к могущественной иерархии литературного и окололитературного мира, не может увидеть света. В этом обществе Мастеру нет места, несмотря на всю его гениальность. Своим романом М. Булгаков утверждает приоритет простых человеческих чувств над любой социальной иерархией. Но в мире, где роль человека определяется исключительно его общественным положением, все-таки существуют добро, правда, любовь, творчество. Булгаков твердо верил, что, только опираясь на живое воплощение э
Роман Мастера, как и роман самого Булгакова, резко отличается от других произведений того времени. Он — плод свободного труда, свободной мысли, творческого полета, без насилия автора над собой: «... Пилат летел к концу, к концу, и я уже знал, что последними словами романа будут: «... Пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат», - говорит Мастер. История романа о Понтии Пилате предстает как живой поток времени, движущийся из прошлого в будущее. А современность — как звено, соединяющее прошлое с будущим. Из романа Булгакова явствует, что свобода творчества нужна писателю как воздух. Без нее он жить и творить не может.
Литературная судьба Мастера во многом повторяет литературную судьбу самого Булгакова. Нападки критики на роман о Понтии Пилате почти дословно повторяют обвинения против «Белой гвардии» и «Дней Турбиных».
В «Мастере и Маргарите» нашла точное отражение обстановка в стране 30-х гг. Через чувство страха, охватившего Мастера, в романе передается атмосфера тоталитарной политики, в условиях которой писать правду о самовластии Понтия Пилата, о трагедии проповедника правды и справедливости Иешуа было опасно. Отказ печатать роман сопровождался в редакции зловещим намеком: «...Кто это... надоумил сочинить роман на такую странную тему!?». Ночная исповедь Мастера перед Иваном Бездомным поражает своим трагизмом. Булгакова травили критики, присяжные ораторы, и он, естественно, болезненно реагировал на эти гонения. Не имея возможности противостоять своим хулителям публично, «писатель искал сатисфакции через посредство искусства, взяв себе в секунданты муз (в том числе и покровительницу истории Клио). Таким образом, сценическая площадка «Мастера» стала дуэльным ристалищем.
В плане автобиографических ассоциаций следует указать на то, что исходной причиной кампании против Булгакова явился его роман «Белая гвардия» и пьеса «Дни Турбиных» и,
в первую очередь, главный герой этих произведений - белый офицер Алексей Турбин.
Таким образом, выявляется не только сходство жизненных обстоятельств М. Булгакова и Мастера, но и параллелизм героев романа Булгакова и романа Мастера и их литературной судьбы. Обстановка травли, в которой оказался писатель во второй половине 20-х гг., весьма напоминает обстоятельства, о которых рассказывает Мастер. Это и полное отрешение от литературной жизни, и отсутствие средств к существованию, «постоянное ожидание «худшего». Статьи-доносы, градом сыпавшиеся в печать, имели не только литературный, но и политический характер. «Настали совершение безрадостные дни. Роман был написан, больше делать было нечего...» - рассказывает Мастер Ивану Бездомному. «Что-то на редкость фальшивое и неуверенное чувствовалось буквально в каждой строчке этих статей, несмотря на их грозный и уверенный тон. Мне все казалось, ... что авторы этих статей говорят не то, что они хотят сказать, и что их ярость вызывается именно этим».
Кульминацией этой кампании стали известные письма Булгакова к советскому правительству (собственно, к Сталину). «По мере того как я выпускал в свет свои произведения, критика СССР обращала на меня все большее внимание, причем ни одно из моих произведений ... не только никогда и нигде не получило ни одного одобрительного отзыва, но напротив, чем большую известность приобретало мое имя в СССР и за границей, тем яростнее становились отзывы прессы, принявшие, наконец, характер неистовой брани» (письмо 1929 г.). В другом письме (март 1930 г.) М. Булгаков пишет: «Я обнаружил в прессе СССР за 10 лет моей работы (литературной) 301 отзыв обо мне. Из них похвальных - было 3, враждебно-ругательных — 298». Примечательны заключительные слова этого письма: «У меня, драматурга, ... известного и в СССР, и за границей, — налицо в данный момент — нищета, улица и гибель». Почти дословное повторение в оценке своего положения Булгаковым и Мастером ясно свидетельствует о том, что писатель сознательно ассоциировал судьбу Мастера со своей собственной. В этой связи письмо к Сталину становится не только биографическим, но и литературным фактом - заготовкой к роману, поскольку образ Мастера появился в более поздних редакциях романа.