В любом произведении литературы, созданном, естественно, после Рождества Христова, так или иначе прослеживаются какие-нибудь религиозные, библейские, а вместе с тем и мифологические мотивы.
Почему это происходит? Ведь писатель не всегда говорит именно о взаимоотношениях нашего мира с тем “горним”, который мы не в состоянии увидеть.
Такое проникновение религиозных мотивов в светскую литературу происходит потому, что вся наша жизнь подсознательно пропитана христианской культурой, с первых веков принятия христианства Византией оно стало неотъемлемой частью нашего существования, независимо от того, каких жизненных позиций придерживается человек. В литературе мы видим то же стремление, даже в самых на первый взгляд нехристианских произведениях.
Советское литературоведение умышленно скрывало, а большинство читателей не хотели задумываться об этих христианских идеях. Их действительно нужно видеть, они становятся понятны не сразу.
Так и в романе Тургенева “Отцы и дети” не сразу можно их усмотреть. Действительно, ну что такого христианского в данном произведении? Ну Базаров, нигилист, переживает любовную коллизию, отрекается от своих убеждений и с этим умирает.
Но здесь уместно будет вспомнить притчу о блудном сыне. В конфликте Базарова с отцами видится сходство с притчей, правда, неполное. Блудный сын уходит от отца, забывает свой дом, пережив духовное падение, и, что главное, ему удается подняться, — покаявшись, он возвращается домой. В нашем случае блудный сын уходит от отцов, уходит от того, что называется культурой, которая жила поколениями.
Возвращается ли он? Этот вопрос останется открытым. Будем надеяться, что да.
С другой стороны, в святоотеческих толкованиях притча о блудном сыне понимается как возвращение нас, блудных детей, к Отцу Небесному, так как мы забыли Его из-за наших грехов. Базаров все отрицает. “Как? Не только искусство, поэзию..- но и... страшно вымолвить...” — “Всё”, — отвечает Базаров. Для Николая Петровича это непонятно, как человек может забывать Бога! Ладно, отрицание искусства, творения человеческих рук, еще можно понять, осмыслить, но отрицать то, что неотрицаемо, — это выше, точнее, ниже Нико
Интересны взаимоотношения Базарова с представителем и той реальности, которую он отрицает, — с отцом Алексеем. Тургенев представляет его как человека либеральных взглядов — в карты играет, даже иногда трубочку покуривает. Сделано это, наверное, для того, чтобы примирить его с Базаровым: автор вывел образ отца Алексея не как пример идеального священника, а именно как “немного нигилиста”.
Что же Базаров? “Если он моей тарелки супа не съест, то я с любым человеком могу за столом сидеть”. Взгляд нигилиста. Но когда отец Алексей его соборует, то он подсознательно откликается на этот обряд: “Когда святое миро коснулось его груди... что-то похожее на содрогание ужаса мгновенно отразилось на помертвелом лице”. Вот здесь Базаров совершенно отрекается от своих принципов — именно тогда, когда над ним происходит церковный обряд.
Но не только в образе Базарова встречаются христианские мотивы.
Вторым центром произведения является образ Одинцовой. Один из критиков говорит о ней как о воплощении беса. Действительно, Одинцова холодна, и холодна не только и не столько в общении с людьми, сколько в душе. У нее холодная любовь, не согретая теплом Христовой любви. Любовь эгоистическая. Она — своеобразная Цирцея, залавливающая в свои сети уставших от жизни путников. Кстати говоря, именно она поцелуем в лоб задувает свечу у смертного ложа Базарова, то есть, задувает своим холодным дыханием жизнь главного героя.
Можно сказать, что в романе “Отцы и дети” библейские мотивы имеют место лишь в связи с Базаровым как с главным проблемным героем.