Индивидуализация действующих лиц комедии «Недоросль»

Глубина обличения крепостного права даст Фонвизину возможность увидеть его растлевающее влияние и на крепостных. Убедительное свидетельство тому - образ Еремеевны она потеряла человеческое достоинство и настолько рабски предана своим господам, что забывает об опасности, грозящей ей, защищая Митрофана от Скотинина.

Фонвизин создавал «Недоросля» в период своей политической зрелости, в период явного оппозиционного отношения к екатерининскому самодержавию, что не могло не найти своего выражения в комедии.) И действительно, его положительные герои, в первую очередь Стародум выступают со смелыми разоблачениями легенды о Екатерине II как о просвещенной правительнице.

Екатерина не может быть «государем великим», который «есть государь премудрый». Ее двор погряз в интригах, при ее дворе «по большой прямой дороге никто почти не ездит, а все объезжают крюком, надеясь доехать поскорее», «один другого сваливает, и тот, кто па ногах, не поднимает уже никогда того, кто на земле».

Устами Стародума Фонвизин говорит, какой хотелось бы видеть императрицу: «А! Сколь великой душе надобно быть в государе, чтобы стать на стезю истины и никогда с нее не совращаться! Сколько сетей расставлено к уловлению души человека, имеющего в руках своих судьбы себе подобных!» Эти сети уже давно опутали Екатерину II, и ей из них не выбраться. Стародум говорит также, что достойный престола государь стремится возвысить души своих подданных», добавив тут же, что «мы это видим своими глазами». Это добавление может быть воспринято как восхваление императрицы. Но если вдуматься глубже и учесть тот факт, что под подданными в первую очередь даже и Фонвизин имел в виду все-таки дворян, а произнесены эти слова в V (последнем) действии, когда «подданные» Простаковы и Скотинины, «возвышенным» душам которых Екатерина вручила судьбы «душ» крепостных, полностью себя выявили, то напрашивался вывод: такой государь недостоин престола.

Большего в комедии, предназначенной для публичной постановки, Фонвизин сказать не мог, но мысли его шли дальше. В этом убеждает нас написанное им «Рассуждение о непременных государственных законах» (1782 -начало 1783 года). В нем говорится, что «народ, пресмыкался во мраке глубочайшего невежества, носит безгласно бремя жестокого рабства», что если государь не отличается «правотой и кротостью», то «нация, буде находит средства разорвать свои оковы тем же правом, каким на нее наложены, весьма умно делает, если разрывает» (здесь Фонвизин имел в виду не социальную революцию, а дворцовый переворот).

Хотя позитивная программа «Рассуждения» так же ограниченна, как и в «Недоросле» (Фонвизин выступает лишь за ограничение крепостного права, а не за его отмену), огромный обличительный пафос этого выдающегося документа публицистики сделал его широко известным в декабристских кругах.

Индивидуализация действующих лиц раскрывается Фонвизиным преимущественно, в их языке. И снова наибольший успех достигнут драматургом в речи Простаковой. Все качества Простаковой отражаются в ее языке. Озверевшая крепостница не знает других обращений к слугам, кр

оме, как: «собачья дочь», «бестия», «скот», «воровская харя», «скверная харя», «мошенники», «канальи», «воры». Заботливая и ласковая речь в обращениях к Митрофану: «Век живи, век учись, друг мой сердешный!», «душенька», «не упрямься, душенька. Теперь-то себя и показать», «Ты, благодаря бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек». Но даже и в этом случае Простакова, будучи в девичестве Скотининой, проявляет свою животную сущность: «Слыхано ли, чтоб сука щенят своих выдавала». Устойчивыми оказываются ласкательные имена родственников даже в состоянии аффекта («а ты не впилась братцу в харю, а ты не раздернула ему рыло по уши»). Забитый муж ее «рохлею родился», его «ничем не проймешь», ходит он «развеся уши». Язык Простаковой меняется не только в зависимости от адресата, но и от ситуаций. Он не лишен налета «светскости» при встрече гостей («рекомендую вам дорогого гостя», «милости просим») и близок к народной речи в ее униженных причитаниях, когда после неудавшегося похищения Софьи она вымаливает себе прощение: «Ах, мои батюшки, повинную голову меч не сечет. Мой грех! Не погубите меня. (К Софье.) Мать ты моя родная, прости меня. Умилосердись надо мною (указывая на мужа и сына) и над бедными сиротами». Наличие в языке Простаковой просторечья и элементов народной лексики закономерно: необразованность поместных дворян (Простакова, как и Скотинин, неграмотна), их постоянное общение с крестьянами стирали различия в обиходном языке между «верхним» и «нижним» сословиями. Примерами фольклорной лексики и просторечья могут служить следующие: «где гнев, тут и милость», «счастье на роду ему написано», «красная девица», «с утра до вечера, как за язык повешена» и др.

Язык других отрицательных персонажей также служит раскрытию их социально-психологической сущности, он характерен и достаточно индивидуализирован, хотя и уступает языку Простаковой в разнообразии.

Основу языка положительных действующих лиц составляет «правильный», книжный язык, но полной стилевой унификации в их языке все же нет. Исследователями отмечены прямые «заимствования» в речах Стародума из прозаических произведений Фонвизина, что вполне объяснимо: Стародум выражает авторские взгляды. Для Правдина характерны канцеляризмы. В языке молодых людей Ми лона и Софьи встречаются сентиментальные обороты («тайна сердца моего», «таинство души моей», «трогает мое сердце»).

«Недоросль» создавался па живом отечественном материале с учетом достижений и русской драматургии, и французской комедии, в которой Фонвизин видел «возможную степень совершенства», «совершенно подражание натуре», а в игре лучших актеров необходимый «ансамбль». В «Недоросле» тоже много «ансамблевых» сцен. Это и комическое гротескное «трио» (ссора учителей Митрофанушки), и бесподобный «квартет» (нежелающий учиться Митрофам, не могущие его чему-нибудь научить наставники и бесцеремонно вмешивающаяся в ход занятий Простакова).

Художественное своеобразие «Недоросля» не укладывалось ни в рамки классицизма, ни тем более в русло сентиментально-романтического направления. Здесь продолжался поиск иной идейно-эстетической системы.