К сожалению, острая противоречивость, была свойственна и Хемингуэю. С трагической силой сказалась она в романе «По ком звонит колокол» (1940).
Это волнующий рассказ о том, как американец Джордан поглотает испанским партизанам взорвать мост, имеющий стратегическое значение. От взрыва моста зависит успех крупной, наступательной операции республиканских войск. Задача выполнена, мост взорван. Но наступление все равно не удается — оно сорвано из-за плохой организации республиканской армии, как уверяет Хемингуэй. Разброд царит и в партизанском отряде, .куда пришел Джордан. Призрак анархии, губящей великое дело революции, пятнающей его своими эксцессам», встает перед Хемингуэем: такой представилась ему суровая реальность войны в Испании. Бесчеловечны фашисты, но и восставший народ не менее жесток. Над Испанией, над героями Хемингуэя нависает зловещая тень поражения. Пугаясь ее, Джордан предпочитает умереть; когда отступающий партизанский отряд попадает под огонь франкистов, раненый Джордан берется прикрыть его отход, зная, что его ждет неминуемая смерть.
Да, конечно, в романе «По ком звонит колокол» сказались самые болезненные стороны противоречий писателя. Они все же сбили Хемингуэя с пути, на который он вступил с середины 30-х гг. и который вел художника к созданию самых значительных его произведений. И при всем том неоспоримо гуманистическое значение образов борющегося народа, которые созданы в этом романе, прежде всего образов партизанки Пилар, Ансельмо и Эль Сордо, В них Хемингуэй вложил все то. лучшее, что было у него как у художника, захваченного героической борьбой испанского народа. Ценность этих образов не только в гуманистическом содержании каждого из них, но и в богатстве чувств и мыслей, которое обнаруживают Пилар, Ансельмо, Эль Сордо. Разве в переживаниях мягкого и мудрого Ансельмо, беспощадно сражающегося с франкистами, не выражен высокий гуманизм трудового человека, берущегося за оружие не для личной мести и не для корыстной войны, а во имя высоких идеалов? Незабываема и сцена гибели отряда Эль Сордо, принимающего на себя удар франкистских карателей, чтобы помочь отряду Джордана выполнить поставленную перед ним задачу.
Однако эти значительные образы воспринимаются в соотнесении с образом главного героя книги — Джордана. От него никуда не денешься. Ведь Джордан признается себе в том, что не верит в дело, во имя которого жертвует своей жизнью и жизнями других. Он способен умереть за партизан и с партизанами. Смерть Джордана показана как некое искупление невольной вины его; но в чем же она состояла? Вероятно, в том, что он принял участие в схватке не на жизнь, а на смерть, заранее не веря ни в победу, ни в самую необходимость этой схватки. Черта, которая отделяет Джордана от партизан, заключается именно в том, что Джордан все-таки пришелец в их среде, так и не сумевший слиться с нею.
Конечно, Джордан не двойник писателя. Но он нередко выразитель взглядов и суждений самого Хемингуэя. Поэтому подвиги партизан, их подлинный гуманизм, который так радостно пробивается сквозь густую и кровавую живопись романа,— все это
Глубокая противоречивость романа открыто признана самим автором в эпиграфе из Джона Донна — замечательного английского поэта XVII в. Хемингуэй взял строки, в которых Донн высказывает мысль о том, что смерть каждого человека — кем бы он ни был — есть смерть человека, и колокол звонит всякий раз не только по «ушедшим», но и по тому миру, который погиб вместе с ним. «Ушедших» в романе много: это и партизаны, павшие в битве за мост и за лагерь Эль Сордо, это и франкисты, это и помещики, убитые крестьянами, это и родители «испанской девушки Марии — возлюбленной Джордана, расстрелянные франкистами, это и сам Джордан. Они все уравнены смертью, которая в известной мере их и примиряет. Не случайна красноречивая деталь — франкистский офицер, пристреливая раненого партизана, крестится — и это не просто реальная черта, что-то дорисовывающая в облике фанатика-наваррца, а и нечто большее, перекликающееся с эпиграфом, с жертвенностью Джордана, которая порой близка к желанию покончить с собой, к поискам смерти.
Иногда в спорах о романе «По ком звонит колокол» выдвигается такой тезис: но ведь героическая борьба испанского парода закончилась на тот раз — в 1939 г.—поражением; чего же требовать от Хемингуэя и от его героя? Джордан просто знает больше, чем партизаны, и видит, что война проиграна. Это просто суровая правда, как она ни страшна.
Нет, этот довод фальшив. Ведь говорил Ролингс из «Пятой колонны» о том, что впереди еще пятьдесят лет необъявленных войн и что он готов участвовать в них. А Джордан сник, надломился: уже не о будущей борьбе думает он, а о смерти, как почетном выходе из этой войны, будто он не знает, что эта война — только часть войны всемирной, то вспыхивающей, то временно затухающей, чтобы идти в иных формах. Конечно, изменилось отношение самого Хемингуэя к испанской войне, о которой он так сильно и мужественно писал в 1937—1938 гг., тоже, в общем, понимая всю серьезность положения в Испании.
Духовный кризис, который так чувствуется в сильном романе Хемингуэя, оказался и длительным и роковым для писателя. Уйдя на время от прямой поддержки антифашистского фронта, Хемингуэй уже не смог вернуться к большим темам, характерным для его творчества в годы, когда оно вдохновлялось борьбой народа против фашистской угрозы.
Во время второй мировой войны Хемингуэй выпустил антологию «Люди на войне» (1942), тщательно составленную из отрывков произведений мировой литературы — от Цезаря до наших дней,— посвященных войне. Было также, несколько вялых заметок в военной периодике. Летом 1944 г., сбежав из больницы, где он отлеживался после последствий автомобильной катастрофы, Хемингуэй высадился с войсками союзников в Нормандии и затем участвовал в освобождении Парижа в составе сводного французско-американского отряда.