Нетрадиционная и непривычная для русской прозы XIX века завязка произведения, более свойственная французским авантюр-ным романам, - загадочное самоубийство, описанное в 1-й главе - была, по общепринятому мнению всех исследова-телей, своего рода интригующим приемом, призванным запутать следственную комиссию и царскую цензуру. Той же цели служил и мелодраматический тон повествования о семейной драме во 2-й главе, и неожиданное название 3-й - , которая на-чинается словами: Более того, в этой главе автор, полушутливым-полуизде-вательским тоном обращаясь к публике, признается в том, что он вполне обдуманно . После этого автор, вдоволь посмеявшись над своими читателями, говорит: . Читатель озадачен: с одной стороны, автор явно презирает его, причисляя к большинству, с которым он , с другой - как будто готов раскрыть перед ним все карты и к тому же интригует его тем, что в его повествовании присутствует еще и скрытый смысл! Читателю остается одно - читать, а в процессе чтения на-бираться терпения, и чем глубже он погружается в произведение, тем большим испытаниям подвергается его терпение...В том, что автор и в самом деле плохо владеет языком, читатель убеждается буквально с первых страниц.
> стала думать, не вовсе, а несколько, нет, не несколько, а почти вовсе думать, что
Другое дело, как сам Чернышевский шел к этому добру и куда вел . (Вспомним, что цареубийца Софья Перовская уже в ранней юности усвоила себе рахметовскую и спала на голом полу.) Пусть же революционера Чернышевского со всей строгостью судит история, а писателя и критика Чернышевского - история литературы.