Ольга, Маша, Ирина — героини драмы А.П.Чехова «Три сестры»

По словам Чехова, «ужасно трудно было писать «Трех сестер»». Ведь три героини, каждая должна быть на свой образец, и все три — генеральские дочки». Образованные, молодые, изящные, красивые женщины — «не три единицы, а три трети трех», одна душа, принявшая «три формы» (И.Ф.Анненский). В «триединстве» героинь — виртуозная трудность построения пьесы.

Время действия — время жизни сестер — показано Чеховым в разрывах: в «клочках», «отрывках», «случайностях». Весенний полдень первого акта; зимние сумерки второго; летняя ночь, озаренная отблесками бушующего в городе пожара; и снова день, но уже осенний, прощальный — в четвертом действии. Из этих фрагментов, обрывков судеб возникает внутренняя, непрерывная в «подводном течении» пьесы «кантилена жизни чеховских героинь» (И.Н.Соловьева).

Сестрам дано острое чувство текучести жизни, идущей мимо или/и мнимо, проживаемой «начерно». Помимо воли и желания сестер она складывается «не так»: «Все делается не по-нашему» (Ольга); «Эта жизнь проклятая, невыносимая», «неудачная жизнь» (Маша); «Жизнь уходит и никогда не вернется», «Уходишь от настоящей прекрасной жизни, уходишь все дальше и дальше в какую-то пропасть» (Ирина). Течение жизни сестры воспринимают как «громадную инертную реку» Немирович-Данченко), уносящую лица, и мечты, и мысли, и чувствования в забвение, в исчезающее из памяти прошлое: «Так и о нас не будут помнить. Забудут».

Место действия — дом сестер Прозоровых, облагороженное ими пространство жизни, полное любви, нежности, душевной близости, надежд, тоски и нервного беспокойства. Дом возникает в пьесе как пространство культуры, жизни духа, как оазис человечности и «массы света» среди «душевной темноты» (ср. дом Турбиных в «Белой гвардии» М.А.Булгакова). Это пространство хрупко, проницаемо и беззащитно под напором торжествующей в лице Наташи провинциальной пошлости.

Развитие действия в пьесе связано с постепенным оскудением живой радости жизни у сестер Прозоровых, с нарастанием ощущения досадной неполноты бытия и с растущей жаждой понимания смысла проживаемой ими жизни, — смысла, без которого для них невозможно счастье. Чеховская мысль о праве человека на счастье, о необходимости счастья в человеческой жизни пронизывает изображение жизни сестер Прозоровых.

Ольга — старшая из сестер, служащая учительницей в гимназии, — живет с постоянным чувством усталости от жизни: «Чувствую, как из меня выходят каждый день по каплям силы и молодость». Она духовный остов дома. В ночь пожара, «мучительную ночь», когда О. кажется, что она «постарела на десять лет», она принимает на себя нервные срывы, признания, откровения и объяснения сестер и брата.

Она слышит, чувствует, воспринимает не только сказанное ими, но и невысказанную внутреннюю боль — поддерживает, утешает, прощает. А в совете Ирине «выходить за барона» прорывается и ее невысказанная мысль о замужестве: «Ведь замуж выходят не для любви, а только для тог

о, чтобы исполнить свой долг». И в последнем действии, когда полк уходит из города и сестры остаются одни, она словами ободрения и утешения как бы раздвигает мрак сгущающейся духовной пустоты: «Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем…» Наперекор торжествующей, наглядной, расползающейся пошлости (сюсюкающая Наташа, ссутулившийся над коляской Андрей, всегда довольный Кулыгин, «тара-pa бумбия» Чебутыкина, которому давно «все равно») голос О. звучит тоскующим призывом: «Если бы знать, если бы знать…»Маша — самая молчаливая из сестер. В 18 лет она вышла замуж за учителя гимназии, который представлялся ей «ужасно ученым, умным и важным». За свою ошибку (муж оказался «самым добрым, но не самым умным») М. расплачивается преследующим ее чувством пустоты жизни. Она носит драму в себе, сохраняя свою «обособленность» и «отдельность». Живя в высоком нервном напряжении, М. все чаще поддается «мерлехлюндии», но не «киснет», а только «сердится». Любовь М. к Вершинину, выраженная с отважной открытостью и страстной нежностью, восполнила мучительную для нее неполноту бытия, заставила искать смысл жизни, веру: «Мне кажется, человек должен быть верующим или должен искать веры, иначе жизнь его пуста, пуста…». Беззаконный роман М. с женатым человеком, отцом двух девочек, заканчивается трагически. Полк переводят из города, и Вершинин уезжает навсегда. Рыдания М. — предчувствие того, что жизнь опять станет «пустой»: бессмысленной и безрадостной. Преодолевая охватившее ее чувство душевного одиночества, М. заставляет себя верить в необходимость продолжения жизни. Уже сама жизнь становится для нее долгом по отношению к себе самой: «Мы останемся одни, чтобы начать нашу жизнь снова». Ее слова «Надо жить, надо жить» звучат в унисон с Ольгиными «Если бы знать, если бы знать…».

Ирина — младшая из сестер. Она купается в волнах любви и восхищения. «Точно на парусах», ее несет надежда: «Покончить все здесь и в Москву!» Ее жажда жизни питается мечтой о любви, о проявлении своей личности в труде. По прошествии трех лет Ирина работает на телеграфе, уставая от отупляющего безрадостного существования: «Труд без поэзии, без мыслей — это совсем не то, о чем я мечтала». Любви нет. А Москва — «снится каждую ночь», и забывается, «как по-итальянски окно или вот потолок».

В последнем акте И. — повзрослевшая, серьезная — решает «начать жить»: «выйти за барона», быть «верной, покорной женой», работать на кирпичном заводе учительницей. Когда глупая, нелепая гибель Тузенбаха на дуэли обрывает и эти надежды, И. уже не рыдает, а «тихо плачет»: «Я знала, я знала…» и вторит сестрам: «Надо жить».

Потеряв дом и близких, расставшись с иллюзиями и надеждами, сестры Прозоровы приходят к мысли о необходимости продолжения жизни как об исполнении нравственного долга перед нею. Смысл их жизни просвечивает сквозь все утраты — духовной стойкостью и противостоянием житейской пошлости.