Смысл драм молодого Шиллера раскрывается полнее всего в связи с социально-экономической и политической обстановкой, в которой они возникли и которая в конечном итоге обусловила их особенности. Мы имеем в виду положение Германии во второй половине XVIII столетия, когда Шиллер писал свои драматические произведения периода «бури и натиска».
Герцог был возмущен упрямством своего полкового врача. Гордый отказ последнего от предложенной ему «монаршей милости» был воспринят Карлом Евгением как бунт. Он не мог более играть взятую на себя роль просвещенного мецената и стал выжидать удобного случая, чтобы расправиться со «строптивым» поэтом.
Герцог понимал, что автор «Разбойников» – новый крупный драматический талант и был вынужден считаться с этим фактом. Он решил стать в позу «покровителя» молодого поэта и привить ему «хороший вкус». С этой целью он вызвал Шиллера к себе, похвалил его талант и, разъяснив ему, – как будто перед ним стоял все еще воспитанник его Академии, – в чем состоит «хороший вкус» в искусстве, милостиво разрешил писать стихи и драмы, но только, конечно, не в духе этого «дурного направления», то есть направления «бури и натиска». Для того чтобы молодой поэт впредь не совершал больше ошибок, герцог заявил, что будет просматривать все произведения Шиллера до их печатания, иными словами, потребовал, чтобы поэт передавал ему все свои будущие произведения на предварительную цензуру. Все это было сказано с видом отеческого участия, таким трогательным и ласковым тоном, что как казалось герцогу, поэт должен был почувствовать себя осчастливленным его гуманностью и принять его опеку. Но Шиллер прекрасно отдавал себе отчет в том, что согласиться на предложение герцога означало бы для него по существу прекратить литературную деятельность в духе революционных идей движения «бури и натиска» и превратиться в «верноподданного» писателя. Щ Шиллер проявил большое мужество – он отклонил «милостивое» предложение Карла Евгения.
В серии статей о положении Германии XVIII столетия Энгельс подчеркивает чрезвычайно слабое развитие экономики страны, застой в торговле и промышленности, политическое бесправие народных масс, моральное разложение господствующей феодальной верхушки и трусливую покорность немецкого бюргерства. «Это была, – пишет Энгельс, – одна гниющая и разлагающаяся масса. Никто не чувствовал себя хорошо. Ремесло, торговля, промышленность и земледелие были доведены до самых ничтожных размеров. Крестьяне, торговцы и ремесленники испытывали двойной гнет: кровожадного правительства и плохого состояния торговли».
Таково было положение Германии в то время, когда некоторые другие европейские народы переживали быстрый экономический и политический подъем. В Англии буржуазная революция произошла еще в XVII веке. Во Франции созрели общественные силы, готовившиеся к штурму отживше
Между тем герцогу стала известна мистификация с городом Тобольском на титульном листе «Антологии на 1782 год». Напечатанные в ней весьма резкие стихи против тиранов и «дурных монархов», да еще с указанием на пристрастие некоторых из них к педагогике (явный намек на Карла Евгения и его Военную академию), могли принадлежать только перу автора «Разбойников». Герцог был раздражен до крайности. Но пока он делал вид, что недоволен не столько политическим направлением литературной деятельности своего бывшего воспитанника, сколько «дурным вкусом», проявившимся в его произведениях, опрокидывающих все устои классицизма. Карл Евгений хотел любой ценой сохранить репутацию «просвещенного» монарха: раз «Разбойники» так нравятся публике – так пускай их ставят на сцене и не «за границей», в Мангейме, а в Штутгарте. И постановка драмы была всемилостивейшие разрешена в Штутгарте.
Литературная деятельность молодого полкового врача не могла остаться не замеченной герцогом и его прислужниками. Несмотря на то, что первое издание «Разбойников» вышло анонимно, герцогу стало известно, кем была написана эта драма, взволновавшая все немецкое общество. На афишах Мангеймского национального театра, извещавших о постановке «Разбойников», была указана фамилия автора. Когда Шиллер официально обратился к герцогу за разрешением присутствовать на премьере своей драмы, то получил отказ и совет усерднее заниматься своими служебными обязанностями. Шиллер присутствовал на спектакле тайно.
После страшного опустошения Германии в Тридцатилетнюю войну (1618-1648), когда страна потеряла три четверти своего населения и была превращена в полупустыню, она представляла собою призрачную «империю», в состав которой входило более чем триста самостоятельных государств (королевств, герцогств, графств, княжеств и вольных городов), не считая около полутора тысяч раздробленных имперско-рыцарских владений.} И каждое из этих «самостоятельных» государств, владения которых иногда составляли лишь несколько деревень, имело свои таможенные тарифы и барьеры, свое законодательство, судопроизводство, армию, полицию, церковное и гражданское управление и т. д. Как мы, это видели на примере вюртембергского герцога Карла Евгения, каждый из этих многочисленных герцогов и князей, подражая пышному двору французских королей, стремился выстроить у себя миниатюрные Версали. Ремесленники и бюргеры разорялись от непосильных налогов, а крестьяне были вынуждены нести бремя нескончаемых принудительных работ на княжеских угодьях и дворцовых постройках или тратить время и силы на бесполезные сооружения, вроде искусственных прудов в горах и т. п.