Коллективизация и судьбы крестьян в романе М. А. Шолохова "Поднятая целина"

Последнее пятнадцатилетие утвердило взгляд на коллективизацию как на жесточайшую национальную трагедию. Общеизвестен насильственный характер коллективизации, унесшей миллионы крестьянских жизней и приведшей к современному материальному и духовному оскудению деревни. Об этом свидетельствуют и исторические труды недавнего времени, и такие художественные произведения, как (повести “Котлован” А. Платонова, “Овраги” С. Антонова, рассказ “Пара гнедых” В. Тендрякова. “Поднятую целину” М. Шолохова поместить в этот перечень невозможно. Но значит ли это, что шолоховский роман — ложь? Думается, все намного сложнее.

Сюжет романа, казалось бы, свидетельствует о торжестве новых социальных отношений в деревне. Действие “Поднятой целины” разворачивается с января по осень 1930 года, и за этот ничтожно короткий срок удается достичь целей коллективизации, главной из которых являлось создание “нового человека” — труженика села, лишенного чувства собственности. Последние страницы произведения говорят об успехах, социалистического преобразования деревни: крестьяне по собственному почину приводят в порядок школу, Майданников, Дубцов и Бесхлебнов вступают в партию. Однако, в отличие от большинства произведений о коллективизации той поры, кончается роман не веселым пиром за колхозным столом, а отголоском народной трагедии (Размёт-нов на могиле жены, его “суровые, безрадостные глаза”). На мой взгляд, сегодняшнее прочтение “Поднятой целины” открывает сложное переплетение вынужденного замалчивания правды и намеков на истинное народное горе.

Так, в романе Шолохова устами Размётнова говорит сама народная совесть, когда он пытается отказаться от участия в раскулачивании: “Раскулачивать больше не пойду Я... с детишками не обучен воевать! Я что? Кат, что ли? У Гаева детей одиннадцать штук! Пришли мы — как они взъюжались, шапку схватывает! На мне ажник волос ворохнулся! Зачали их из куреня выгонять...” Правда, затем в романе окажется, что власти разобрались и возвратили из ссылки незаконно раскулаченных Гаевых, тем не менее, к чести Шолохова, эта сцена дает истинное представление о коллективизации как о массовой репрессивной кампании.

Кроме того, на заднем плане романного действия имеются истории мнимых кулаков — то есть великих тружеников, которые, работая до кровавых кругов перед глазами, стяжали себе некоторый достаток, за что и подверглись репрессиям со стороны власти. Такова трагическая судьба бывшего красноармейца Тита Бородина, поверившего тому, что революция — восстановление попранной социальной неправды, и добровольно ушедшего в Красную Гвардию. Самое страшное — да

же бывший однополчанин Бородина Нагульнов считает своего товарища преступником, хоть и признает, что хозяйство его нажито честным путем: “...вцепился в хозяйство, возвернувшись домой... И начал богатеть, несмотря на наши предупреждения. Работал день и ночь, оброс весь дикой шерстью, в одних холстинных штанах зиму и лето исхаживал. Нажил три пары быков и грызь от тяжелого подъема разных тяжестев, и все ему было мало! Видим, поедает его собственность! ... грозим, что в землю затопчем его, раз он становится поперек путя, делается буржуем и не хочет дожидаться мировой революции”. Конечно, в романе в итоге торжествует точка зрения Давыдова на Бородина (“...кулаком стал, врагом сделался — раздавить!”), однако наряду с итоговым моральным осуждением “кулаков”-тружеников несмело, “пунктиром”, у Шолохова проходит и народная мысль о том, что вообще коллективизация — это ложный путь, по которому пытаются направить деревню. Главный “реформатор” векового уклада, которым живет Гремячий Лог, — Давыдов, воспринимающий хутор “как мотор невиданной конструкции”. Сравнение, показывающее, что Давыдов не чувствует богатства и глубины жизни, воспринимает жизнь как нечто механическое. Отсюда его тактика — безжалостно гнуть и ломать веками складывавшиеся традиции, согласно заранее выработанному плану. Активисты в шолоховском романее — абсолютно бескорыстные люди, работающие ради идеи всеобщего будущего счастья, для себя лично ничего не хотящие. Но на страницах романа в их адрес звучит упрек, для современного читателя достаточно знаменательный. Когда Давыдов, Размётнов и Нагульнов приходят по делу в дом к Акиму Бесхлебнову, тот отпускает по их адресу ядовитую шутку: “Не сеете, не жнете и сыты бываете”. Действительно, несмотря на героические усилия активистов, в глазах трудящегося крестьянина они — “портфельщики”, тунеядцы, уклоняющиеся от честного труда и чужой труд также рушащие.

Но самое важное, что в этом романе Шолохов ставит важнейший для русской литературы вопрос о цене социальной гармонии, и ставит этот вопрос так, что не может не вспомниться Достоевский, герои которого приходят к выводу о недопустимости всеобщего счастья, построенного на детских слезах. Размётнов и Давыдов спорят о том, как относиться к кулацким детям. Давыдов, побеждающий в этом споре, выдвигает идею социального возмездия: “А они нас жалели? Враги плакали от слез наших детей? Ты!!! Как ты можешь жалеть?!!” Несмотря на солидарность автора с Давыдовым, в романе заявлена и позиция Размётнова, который не ложет не пожалеть несчастных детей и не рассуждает в тот лиг — “кулацкие” ли они, “бедняцкие” или “середняцкие”.