Последнее пятнадцатилетие утвердило взгляд на коллективизацию как на жесточайшую национальную трагедию. Общеизвестен насильственный характер коллективизации, унесшей миллионы крестьянских жизней и приведшей к современному материальному и духовному оскудению деревни. Об этом свидетельствуют и исторические труды недавнего времени, и такие художественные произведения, как (повести «Котлован» А. Платонова, «Овраги» С. Антонова, рассказ «Пара гнедых» В. Тендрякова. «Поднятую целину» М. Шолохова поместить в этот перечень невозможно. Но значит ли это, что шолоховский роман — ложь? Думается, все намного сложнее.
Сюжет романа, казалось бы, свидетельствует о торжестве новых социальных отношений в деревне. Действие «Поднятой целины» разворачивается с января по осень 1930 года, и за этот ничтожно короткий срок удается достичь целей коллективизации, главной из которых являлось создание «нового человека» — труженика села, лишенного чувства собственности. Последние страницы произведения говорят об успехах, социалистического преобразования деревни: крестьяне по собственному почину приводят в порядок школу, Майданников, Дубцов и Бесхлебнов вступают в партию. Однако, в отличие от большинства произведений о коллективизации той поры, кончается роман не веселым пиром за колхозным столом, а отголоском народной трагедии (Размёт-нов на могиле жены, его «суровые, безрадостные глаза»). На мой взгляд, сегодняшнее прочтение «Поднятой целины» открывает сложное переплетение вынужденного замалчивания правды и намеков на истинное народное горе.
Так, в романе Шолохова устами Размётнова говорит сама народная совесть, когда он пытается отказаться от участия в раскулачивании: «Раскулачивать больше не пойду Я... с детишками не обучен воевать! Я что? Кат, что ли? У Гаева детей одиннадцать штук! Пришли мы — как они взъюжались, шапку схватывает! На мне ажник волос ворохнулся! Зачали их из куреня выгонять...» Правда, затем в романе окажется, что власти разобрались и возвратили из ссылки незаконно раскулаченных Гаевых, тем не менее, к чести Шолохова, эта сцена дает истинное представление о коллективизации как о массовой репрессивной кампании.
Кроме того, на заднем плане романного действия имеются истории мнимых кулаков — то есть великих тружеников, которые, работая до кровавых кругов перед глазами, стяжали себе некоторый достаток, за что и подверглись репрессиям со стороны власти. Такова трагическая судьба бывшего красноармейца Тита Бородина, поверившего тому, что революция — восстановление попранной социальной неправды, и добровольно ушедшего в Красную Гвардию. Самое страшное — даже бывший однополчанин Бородина Нагульнов считает своего товарища преступником, хоть и признает, что хозяйство его нажито честным путем: «...вцепился в хозяйство, возвернувшись домой... И начал богатеть, несмотря на наши предупреждения. Работал день и ночь, оброс весь дикой шерстью, в одних холстинных штанах зиму и лето исхаживал. Нажил три пары быков и грызь от тяжелого подъема разных тяжестев, и все ему было мало! Видим, поедает его собственность! ... грозим, что в землю затопчем его, раз он становится поперек путя, делается буржуем и не хочет дожидаться мировой революции». Конечно, в романе в итоге торжествует точка зрения Давыдова на Бородина («...кулаком стал, врагом сделался — раздавить!»), однако наряду с итоговым моральным осуждением «кулаков»-тружеников несмело, «пунктиром», у Шолохова проходит и народная мысль о том, что вообще коллективизация — это ложный путь, по которому пытаются направить деревню. Главный «реформатор» векового уклада, которым живет Гремячий Лог, — Давыдов, воспринимающий хутор «как мотор невиданной конструкции». Сравнение, показывающее, что Давыдов не чувствует богатства и глубины жизни, воспринимает жизнь как нечто механическое. Отсюда его тактика — безжалостно гнуть и ломать веками складывавшиеся традиции, согласно заранее выработанному плану. Активисты в шолоховском романее — абсолютно бескорыстные люди, работающие ради идеи всеобщего будущего счастья, для себя лично ничего не хотящие. Но на страницах романа в их адрес звучит упрек, для современного читателя достаточно знаменательный. Когда Давыдов, Размётнов и Нагульнов приходят по делу в дом к Акиму Бесхлебнову, тот отпускает по их адресу ядовитую шутку: «Не сеете, не жнете и сыты бываете». Действительно, несмотря на героические усилия активистов, в глазах трудящегося крестьянина они — «портфельщики», тунеядцы, уклоняющиеся от честного труда и чужой труд также рушащие.
Но самое важное, что в этом романе Шолохов ставит важнейший для русской литературы вопрос о цене социальной гармонии, и ставит этот вопрос так, что не может не вспомниться Достоевский, герои которого приходят к выводу о недопустимости всеобщего счастья, построенного на детских слезах. Размётнов и Давыдов спорят о том, как относиться к кулацким детям. Давыдов, побеждающий в этом споре, выдвигает идею социального возмездия: «А они нас жалели? Враги плакали от слез наших детей? Ты!!! Как ты можешь жалеть?!!» Несмотря на солидарность автора с Давыдовым, в романе заявлена и позиция Размётнова, который не ложет не пожалеть несчастных детей и не рассуждает в тот лиг — «кулацкие» ли они, «бедняцкие» или «середняцкие».
<
Шолохов видел, в какой острейшей обстановке проходила коллективизация на Дону.' Вот строки одного из его писем из Вешенской, написанного в 1929 году: «А Вы бы поглядели, что творится у нас и в соседнем Нижне-Волжском крае. Жмут на кулака, а середняк уже раздавлен. Беднота голодает, имущество, вплоть до самоваров и полостей, продают в Хоперском округе у самого истого середняка, зачастую даже маломощного. Народ звереет, настроение подавленное, на будущий год посевной клин катастрофически уменьшится». Это дает нам основание предположить, что отображение коллективизации в «Поднятой целине» — это лишь часть правды, которую знал и видел Михаил Шолохов. Исполняя социальный заказ, писатель намеренно смягчает краски. Но острота конфликта на деревне все равно видна в романе.
Беззакония и репрессии, сопровождавшие сплошную коллективизацию, автор списывает на «перегибы» местных властей, которые исказили «мудрую и гуманную» политику коммунистов. Поэтому признание высшим руководством страны этих перегибов так благотворно влияет на шолоховских крестьян. «Власть наша хуторская надурила, кое-кого дуриком в колхоз вогнали, много середняков окулачили... Ить наш председатель Совета так нас зануздал было, что на собрании и слова супротив него не скажи... и порешилл мы все через ту статью в газете «Правда» не восставать», говорят казаки на призывы к восстанию против Советской власти. Эти настроения изображены в «Поднятой целине» как массовые. Но так ли легко было поверить, что творившиеся в стране беззакония происходят не с молчаливого согласия сверху?
Примером революционного рвения, сопровождавшегося прямым насилием над людьми, можно назвать поведение коммуниста Макара Нагульнова. Вот как он агитирует хуторян вступать в колхоз: «...кое-кому из наших злодеев, хотя они и середняки числются, прямо говорил: «Не идешь в колхоз? Ты, значит, против Советской власти? В 19-м году с нами бился, супротивничал, а зараз против? Ну, тогда и от меня миру не жди. Я то я, гада, так гробану, что всем чертям муторно станет». Говорил я так? Говорил. И даже наганом по столу постукивал». Секретарь партячейки колхоза Макар Нагульнов не просто фанатично следует идее. В своей непримиримой борьбе за Советскую власть он не замечает человека, ни во что не ставит человеческую жизнь. Раскрывая этот образ, Шолохов показывает то, что в его понимании было перегибами. Всей логикой повествования он отмежевывает Нагульновых от высшей власти страны. Сама идея коллективизации остается для автора чистой. Но, мне кажется, что никакие доверительные беседы Давыдова с хуторянами не могут прикрыть того, что ради великой идеи тружеников насильно отрывали от земли, навязывая им новую жизнь.
Это подтверждает и образ Кондрата Майданникова, хозяйственника, тяжким трудом нажившего свое добро и не желавшего с ним расставаться ради коллективного счастья. Раньше было принято считать, что «великий перелом» произошел в душе этого середняка, когда он пошел в колхоз. И сам Шолохов трактует поведение своего героя как борьбу «жалости-гадюки» и стремления к светлой колхозной жизни. В этом образе как раз и раскрывается противоречивость позиции самого автора. С одной стороны, Кондрат Майданников — разумный трудолюбивый хозяин, который понимает разницу между «моим» и «нашим». Он ставит под сомнение эффективность колхозного хозяйства, потому что человек не испытывает в этом случае личной заинтересованности в конечном результате. К тому же колхозом руководит горожанин, который мало что понимает в ведении крестьянского хозяйства. С другой стороны, стараясь приспособиться к реалиям новой жизни, Кондрат бранит себя за собственнические инстинкты.
Мне кажется, наиболее правдивым получился у Шолохова образ Андрея Разметнова. Член гремяченской партячейки, верящий в святость идеи коллективизации, он тем не менее не смог принять участие в раскулачивании Гаевых, когда увидел страдания детей. Внутренняя раздвоенность героя, которая расценивалась советской критикой как его мягкотелость, на самом деле является глубочайшей трагедией этого человека. И в конце концов чуткость, доброта, человечность Андрея Разметнова берут свое. Он приходит в сельсовет со словами: «Больше не работаю... Раскулачивать больше не пойду». Наверное, не случайно в финале романа Разметнов не погибает, как Давыдов и Нагульнов. В нем больше всего было жизни, человечности. Этот герой не изменил ни себе, ни своим односельчанам.
Жизнь в Гремячем Логу во время «великого перелома» показана далекой от нормального состояния. Казаки будто утратили свое вольнолюбие, характер, гордую, смелую натуру. Огромное давление активистов коллективизации на хуторян приводит деревню в состояние постоянной напряженности. «Жизнь в Гремячем Логу стала на дыбы, как норовистый конь перед трудным препятствием», — пишет Шолохов. На примере Гремячего Лога мы видим, как события того трагического времени отразились на судьбах всего российского крестьянства. Правда, в романе показана только сила этого вмешательства, но не его трагические последствия. И все же мы отдаем должное таланту Шолохова, который смог отобразить в романе потерю крестьянством веры в стабильность жизни, в возможность свободного выбора, спокойной работы на земле.