Черты революционной эпохи в повести Булгакова «Собачье сердце»

Повесть М.А. Булгакова «Собачье сердце» была написана автором в 1925 году – в эпоху НЭПа, и это не могло не отразиться в событиях повести. Закончилось время революционных романтиков, наступило время бюрократов, расслоения общества, время, когда люди в кожаных куртках приобрели огромную власть, наводя ужас на обывателей. Революционная эпоха показана глазами героев, имеющих разные убеждения. С точки зрения Филиппа Филипповича Преображенского, профессора медицины, – это, скорее, фарс, чем трагедия. Профессор не разделяет революционных убеждений, он просто с точки зрения здравого смысла «не любит пролетариата». За что? За то, что ему мешают работать, за то, что с 1903 по 1917 год не было ни одного случая, чтобы пропала хотя бы одна пара калош из незапертого парадного, но «в марте 17-го в один прекрасный день пропали все калоши, 3 палки, пальто и самовар у швейцара». Профессору претит хамство так называемого пролетариата, его нежелание работать, отсутствие у него элементарных основ культуры и правил поведения. В этом он видит причину разрухи: «Невозможно в одно и то же время подметать трамвайные пути и устраивать судьбы каких-то испанских оборванцев!» Поэтому профессор предрекает скорый конец калабуховскому дому, в котором он проживает: скоро лопнет паровое отопление, замёрзнут трубы… Люди, которые проводят в жизнь политику Советского государства, так не считают. Они ослеплены великой социальной идеей всеобщего равенства и справедливости: «Всё поделить!» Поэтому они приходят к профессору с решением об «уплотнении» его квартиры – в Москве жилищный кризис, негде жить людям. Они собирают деньги в пользу детей Германии, искренне веря в необходимость такой помощи. Возглавляет этих людей Швондер, человек, активно занятый общественной деятельностью и видящий во всём контрреволюцию. Немудрено, что, когда в квартире профессора появился Шариков, Швондер тут же берёт его под свою опеку и защиту, воспитывая в нужной идеологии: помогает выбрать ему имя, решает вопрос с пропиской, снабжает книгами (переписка Энгельса с Каутским). От Швондера Шар

иков усваивает вульгарно-социологическое мировоззрение: «господа все в Париже», а он сам – Шариков – «трудовой элемент». Почему? «Да уж известно – не нэпман». «Взяться» на воинский учёт Швондер считает для Шарикова необходимым: «А вдруг война с империалистическими хищниками?» Любое мнение, идущее вразрез с общепринятым в газетах – «контрреволюция». Швондер пишет обличительные статьи в газетах, легко давая оценку и присваивая ярлыки событиям и людям. Но Шариков, с его подачи, идёт дальше – он пишет доносы, причём так же оценивая события. В доносе на профессора Шариков обвиняет его в том, что он «произносит контрреволюционные речи», Энгельса приказал спалить в печке, «как явного меньшевик», а служанку Зину Шариков называет его «социал-прислужницей». Такой вульгарно-социологический подход ко всему был характерен в 20-е годы, когда классовое происхождение преобладало над личными качествами человека. Клима Чугункина, так называемого родителя Шарикова, именно социальное происхождение спасло от каторги, но оно, как горько шутит профессор, не спасёт их с доктором Борменталем – неподходящее, социально чуждое.

Еще одна черта, свойственная тому времени, – усиление бюрократизма в учреждениях, а также и возможность для начальства превышать свои служебные полномочия. Разительный контраст положения бедной машинистки и ее зарвавшегося начальника заметен даже псу Шарику. К такому же исходу приходит Шариков, заведующий подотделом очистки. Одевшись в кожу с ног до головы, обзаведясь револьвером, он шантажирует машинистку сокращением штатов, если та откажется с ним жить. И после вторичной операции, вернувшей Шарикова в прежнее состояние, к профессору приходят «двое в милицейской форме», следователь с портфелем, швейцар, Швондер – масса народу. Визит ночью с ордером на обыск и арест в зависимости от результата – это предвестие грядущих событий, когда массовые репрессии и ночные аресты станут обычным явлением для Советского государства, что и предполагает в своей повести М.А. Булгаков.