В 1932 г. вышла в свет первая книга романа М.Шолохова “Поднятая целина”, где родная писателю Донщина показана уже в годы коллективизации. В наши дни, когда открываются все новые и новые трагические факты раскулачивания - подлинного геноцида среднего крестьянства - складывается резко отрицательное отношение к роману Шолохова. Шолохов понимал, что появившиеся в это время “политические банды” в большинстве случаев и были следствием такого произвола по отношению к середняку: “Вот эти районы и дали банду”. Писатель на грани отчаяния: “Подавлен. Все опротивело”.
Возникает вопрос: почему же всего этого почти нет в романе? Шолохов лишь объясняет, почему именно Давыдов вдруг стал таким жестокосердным. К чести Шолохова, он воссоздает сцены раскулачивания с позиций писателя-гуманиста. Эпизод в доме Фрола Рваного трактуется им не как торжество безудержной классовой ненависти, а как законное право Демида Молчуна, прожившего в этом доме пять лет в работниках, иметь валенки и поесть меду.
Даже Разметнову “противны и жалки мокрые и красные, как у кролика, глаза” Фроловой дочери, натягивающей на себя девятую юбку, и это далеко не все содержимое прихваченного ею узла. И на память приходит хрестоматийная сцена с ушаковской женой, чьи дети были лишены самого необходимого: в доме Фрола христианские заповеди явно не исполнялись. Но в то же время Шолохов не скрывает народного сочувствия раскулаченным, понимания того, что их богатство нажито и личным тяжелым трудом: “Наживал, наживал, а теперь иди на курган”,- бормочет одна из женщин. Хоть один казак да воздержался от решения раскулачивать Фрола Дамаскина, который, кстати, - и Шолохов это показывает - по закону раскулачиванию не подлежал: с государством рассчитался. А когда дошли до Тита Бородина, “собрание тягостно промолчало”. А чего стоит реплика: “Отдай нам Фролово имущество, а Аркашка Менок на него ероплан выменяет”.
С советских времен повелось представлять секретаря райкома Корчжинского, с которым знакомится только что приехавший Давыдов, персонажем для автора отрицательным. Теперь, зная шолоховское письмо, вряд ли заподозришь писателя в осуждении секретаря, да и сам художественный текст никаких оснований к этому не дает. “Поднятая целина” неизмеримо глубже в своем содержании, чем трафаретные представления о том, что раз Давыдов положительный герой, значит, он всегда прав. У Шолохова положительный герой не схема, а живой человек с присущими ему слабостями.
Символ 25 тысяч рабочих, участвовавших в коллективизации, воссозданный шолоховским талантом Семен Давыдов - фигура не отягощенная особыми преступными деяниями, но и не свободная от заблуждений своего времени. Сейчас Давыдову не без оснований вменяют в вину “умильные речи” про кулацки
Не менее важна для понимания позиции Шолохова та оценка, которая устами прокурора дана действиям Нагульнова: такого, как в колхозе Гремячьего Лога, “не было даже при Николае Кровавом”. Характеристика его “партизанских методов” дана в романе еще ранее в беседе секретаря райкома с Давыдовым. “Подвиги” Нагульнова читатель увидит и сам: страшен Нагульнов в своем гневе на Разметнова, пожалевшего детей раскулаченных:
“Гад!- выдохнул свистящим шепотом, сжимая кулаки.- Как служишь революции? Жа-ле-е-ешь? Да я… тысячи станови зараз дедов, детишек, баб… Да скажи мне, что надо их в распыл… Для революции надо… Я их из пулемета… всех порешу!- вдруг дико закричал Нагульнов, и в огромных расширенных зрачках его плеснулось бешенство, на углах губ вскипела пена”.
Почему же в таком случае Нагульнов остался для Шолохова положительным героем? Как и в трактовке образа Михаила Кошевого, писатель склонен понять и простить человека, не растерявшего окончательно “душу живу”.
Однако, объективное отношение как к героям-коммунистам, так и к героям из другого лагеря, скупые сцены раскулачивания вызвали претензии к автору романа. Журнал “Октябрь” отказался от публикации - “Поднятую целину” напечатал “Новый мир”, а Шолохов в одном из писем пояснял: “Редакция потребовала от меня изъятия глав о раскулачивании. Все мои доводы решительно отклонялись”. Редакторов не удовлетворило и название “С кровью и потом”.
Не было шумных восторгов и после публикации романа. Посредственный роман Ф.Панферова “Бруски”, запечатлевший “вождя и учителя” пропагандировался и расхваливался куда более активно. На страницах ведущих журналов мелькали обвинения в затушевывании Шолоховым контрреволюционной инициативы кулачества, в недостатке бдительности.
Напротив, зарубежная и даже белоэмигрантская критика хвалила роман за правдивый показ жестокости и трагедийности сталинской коллективизации. После перевода 1935 г. “Поднятой целины” на шведский язык высказывалось мнение, что Шолохов как никто другой достоин Нобелевской премии. (Нобелевским лауреатом Шолохов стал гораздо позже - в 1965 г.). Роберт Конквест в книге “Жатва скорби. Советская коллективизация и террор голодом” неоднократно ссылался на “Поднятую целину”. Американский литературовед Э.Симмонс уже в 60-е г.г. писал об авторе “Поднятой целины”: Шолохов снова настоял на истине, как он ее понимал, в лучших традициях великих русских писателей ХIХ в.