Миф о Пигмалионе и пьеса Б. Шоу

«При всём при том,

При всём при том,

Пускай бедны мы с вами,

Богатство — штамп на золотом,

А золотой — мы сами».

Р. Бернс

Известный во всём мире английский драматург Бернард Шоу прожил целый век, наверное, и потому, что умел смотреть на мир и видеть в нём парадоксы, которые избавили его от неразрешимых задач. Вот и иронизировал и потешался над умением людей ничего не понять из того, что у них происходит под самым носом. Я читал его примечания к «Ученику дьявола» и «Пигмалиону», в кото­рых он так прямо и говорит, что отношения героев и героинь вовсе не стандартная любовь, которая завершится или свадьбой, или героическим самоотречением во имя долга.

И какая же теперь связь с мифом о Пигмалионе?

В самом деле, в мифе скульптор получил безмозглый и бесформенный кусок мрамора, обтесал его так, как ему, художнику, захотелось. Мог сделать коня или Медузу Горгону, а мог фигуру женщины. Камню было всё равно, он объект — и только. Лошадь скульптору вырубать из камня не захотелось, и в мир пришла по велению своего творца Галатея. Будучи обобщением всех женских достоинств, она поразила своего творца, и он умолил Афродиту оживить камень. Богиня любви уважила чувства, и статуя ожила и всякое такое. Здесь и закончилась сказка и началась быль, о которой греки ничего не рассказали.

Шоу тоже не рассказал, что будет потом, и это, по-моему, единственное сход­ство с мифом.

В самом деле, не Генри Хиггинс выбрал из тысяч лондонских цветочниц Элизу Дулитл, а она его, да ещё и пообещала платить. Юная ученица была достойной дочкой «самого оригинального моралиста современной Англии», мусорщика и зем­лекопа, обладала несомненным лингвистическим талантом и уже была хороша собой, особенно если её довести до состояния «японки ослепительной чистоты», в каковом её родной отец не признал. Не зря полковник Пикеринг забеспокоился, честен ли его новый друг с женщинами, и получил успокоительный ответ, что конечно, нет. Мисс Элиза вовсе не была грязнулей, просто леди легко быть чистой, поскольку у неё есть ванна и множество специальных приспособлений...

Итак, мисс Дулитл вовсе не объект обтёсывания и полировки, как это было с куском мрамора у настоящего Пигмалиона, а, можно сказать, равноправный участник лингвистического эксперимента.Теперь посмотрим, годится ли знаток гласных звуков в Пигмалио

ны, то есть в мастера, которые из мёртвого материала вытёсывают и полируют. Увы, даже будь Элиза куском инертной массы, не мистеру Генри этим заниматься, ибо великий учёный сам настолько неотёсан, что его собственная мать умоляет его не приходить в её приёмные дни, а его исключительно правильная в фонетическом oтношении речь пересыпана божбой и бранью, что в странном английском языке, если только словарь не врёт, одно и то же. Не Хиггинсу воспитывать Элизу, не Хиггинсу учить её всему, что не фонетика, не Хиггинсу открыть городской замарашке, что она не хуже светских девиц (а судя по поведению несчастного Фредди, так и лучше во всех смыслах), не Хиггинсу воспитать в ней благородную сдержанность чувств. Тех самых чувств, которые у Элизы были до и помимо мистера Генри. Научившись правильно выговаривать звуки родного, но литературного языка, Элизабет Дулитл не изменилась внутренне, оставшись труженицей и человеком в полном смысле этого слова. Это понимает зритель, это понимает Пикеринг, это понимает любой персонаж пьесы. Кроме мистера Хиггинса, всерьёз считающего, что он «создал» эту не подчиняющуюся ему девицу. Не блещет учёный и умом, и тактом, и благодарностью. Какой уж там Пигмалион...

Седой насмешник-автор опять подшутил над нами. Ничего общего с мифом о Пигмалионе в пьесе как-то не просматривается. Впрочем, Шоу не был бы Шоу, если бы в самом деле думал так, как изо всех сил нас убеждает.

Ведь кто-то создал Хиггинса не никудышним светским молодым человеком типа Фредди? Кто вложил в душу уличной девчонки с ужасным выговором: «Кептин, купити луччи цвиточик у бедны девушки,» — самоуважение и стремление подняться над своим положением исключительно честными и прямыми путями? В пьесе есть горький эпизод, когда Элиза говорит о том, как низко она упала: раньше она торговала цветами, а теперь ей предлагают продать самоё себя. Кто научил её этому, уж не отец ли, который в своё время оценил своё отцовское чувство в пять фунтов, полученных от участников пари? Почему так мощны характеры Генри, Пикеринга, экономки, отца и дочери Дулитл и так вялы и слабы люди гостиных, даже бесспорно умная и широкая леди Хиггинс? Действие пьесы ни разу не приводит нас в церковь, и, наверное, не Всевышнего считает автор твор­цом сильных и красивых, несмотря на все их слабости, людей.

Кого же?

Кто создаёт красивые и сильные характеры, если исходный материал хоть на что-то годен? Или что?