Н. С. Гумилёв не смог принять переломы революционного времени, не смог найти окончательную общественную позицию, что, несомненно, не могло не отразиться в его произведениях. Одним из них является стихотворение Заблудившийся трамвай. Поначалу его название вызывает недоумение разве может трамвай заблудиться. Бессмысленно, конечно, пытаться найти некое логическое объяснение этому, но можно попытаться понять, что автор вкладывает в эти слова. На мой взгляд, заблудившийся трамвай символизирует революцию. Однозначно, результатов, достигнутых в Европе, не будет, нет прецедента в бездне времён для России, но и обратного пути тоже нет. Поздно – говорит лирически герой, вагон уже не остановить. И в Индию Духа – символ столь желанного и столь недосягаемого гармоничного мира билет уже не купить. Трамвай едет своей, неведомой лирическому герою дорой, оставляя за собой груды мёртвых голов. Не останавливается он и у дома Машеньки, воплощения всего исконно русского, воплощения дореволюционной России, да и что останавливаться ей дом пуст, нет её больше. Может ли быть, что ты умерла! восклицает герой. Он не хочет верить в то, что ничего уже не вернуть, и будет служить молебен о здравии девушки
В 1908 году выходит его вторая книга «Романтические цветы», в которой духовные запросы Гумилева получили дальнейшее развитие. Здесь чувствуется жажда сильных и прекрасных чувств: «Ты среди кровавого тумана к небесам прорезывала путь»; «…пред ним неслась, белее пены. Его великая любовь». Но теперь желаемое видится лишь в грезах, видениях. Сборник волнует грустным авторским ощущением непрочности высоких порывов, призрачности счастья в скучной жизни и одновременно стремлением к прекрасному.
Большинство стихотворений Гумилева обладают спокойной интонацией. Но необычный стиль придает им внутреннюю напряженность. В своих стихах поэт «оживляет» легендарные мотивы, творит фантастические превращения, многие из которых автор почерпнул, путешествуя по Африке. В ряде своих стихотворений поэт стремится передать общее трагическое состояние мира: «Пусть смерть приходит, я зову любую. Я с нею буду драться до конца…»
В сборнике «Жемчуга» Гумилев высказывает свое уважение к деяниям таких незабвенных путешественников, как Кук, Лаперуз, да Гама. Небольшой цикл «Капитаны» рожден тем же стремлением к неизведанному, тем же преклонением перед подвигом:
Ни один пред грозой не трепещет,
Ни один не свернет паруса.
С именами великих путешественников входит в цикл «Капитаны» поэзия великих открытий, несгибаемой силы духа всех, «кто дерзает, кто хочет, кто ищет».
В сборниках «Костер» и «Огненный стояк» автор прикасается к миру таинственного, непознаваемого. Ему близки образы звезд, неба, планет. При некоторой «космичности» действий все стихи выражали взгляды на вполне земные процессы. И все-таки вряд ли можно говорить о творчестве Гумилева как о поэзии реалистичной. Он сохранил романтическую исключительность, причудливость душевных процессов. Но именно таким бесконечно дорого нам слово Мастера.
Поэзия Николая Гумилева в разные периоды его творческой жизни неодинакова. Поэт начинает с юношеского желания изменить мир, подобно Будде или Христу. Иногда он категорически отрицает символизм, а иногда бывает настолько близок к нему, что трудно догадаться, что какое-то стихотворение принадлежит ему. Здесь вспоминаются слова А. Блока, поэта высоко ценимого Н. Гумилевым: Писатель растение многолетнее… душа писателя расширяется периодами, а творение его только внешние результаты подземного роста души. Так, ранний Гумилев тяготел к поэзии старших символистов К. Д. Бальмонта и В. Я. Брюсова, увлекался романтикой Р. Киплинга и в то же время обращался к зарубежным классикам В. Шекспиру, Ф. Вийону, Т. Готье. Позже он отходит от романтической декоративности экзотической лирики и пышной яркости об
Он не приемлет в творчества того, что позже назовет литературной неврастенией. Талант, чистое вдохновение должны были, по его пониманию, обладать совершенным аппаратом стихосложения, и он упорно и сурово учил молодых мастерству. Н. С. Гумилев является сторонником строгой и четкой поэтической формы, хотя подчеркивает, что внимание к форме не самоцель, а лишь свидетельство связи поэта с многовековой поэтической традицией – Стихотворения акмеистического периода, составившие сборник Седьмое небо, подтверждают такой трезвый, аналитический, научный подход Н. С. Гумилева к явлениям поэзии. Основные положения новой теории изложены им в статье Наследие символизма и акмеизм. Новому направлению было дано два названия: акмеизм и адамизм (от греческого слова, обозначающего: мужественно-твердый и ясный взгляд на жизнь). Главным их достижением Николай Гумилев считал признание самоценности каждого явления, вытеснение культа неведомого детски мудрым, до боли сладким ощущением собственного незнания. Поэт старается привлечь внимание читателей не только к миру внешних явлений, но и к области более глубоких пластов человеческого бытия.
Обладая безусловным даром предвидения, Гумилев-критик намечает в своих работах пути развития отечественной поэзии, и мы сегодня можем убедиться, как точен и прозорлив был он в своих оценках. Свое понимание поэзии он выразил в самом начале своей программной статьи Анатомия стихотворения, открывающей сборник Письма о русской поэзии. Среди многочисленных формул, определяющих существо поэзии, выделяются две, писал Н. Гумилев, предложенные поэтами же, задумывающимися над тайнами своего ремесла. Они гласят: Поэзия есть лучшие слова в лучшем порядке и Поэзия есть то, что сотворено и, следовательно, не нуждается в переделке. Обе эти формулы основаны на особенно ярком ощущении законов, по которым слова влияют на наше сознание. Поэтом является тот, кто учитывает все законы, управляющие комплексом взятых им слов. Именно это положение и лежит в основе той громадной работы, которую после революции проводил Н. С. Гумилев с молодыми поэтами, настойчиво обучая их технике стиха, тайнам того ремесла, без которого, по его мнению, настоящая поэзия невозможна. Н. С. Гумилев хотел написать теорию поэзии, этой книге не суждено было родиться, и отношение его к святому ремеслу поэзии сконцентрировано в нескольких статьях и рецензиях, составивших Письма о русской поэзии.
Но с годами поэзия Николая Гумилева несколько меняется, хотя основа остается прочной. В сборниках военной эпохи в ней вдруг возникают отдаленные отзвуки блоковской, опоясанной реками, Руси и даже Пепла Андрея Белого. Эта тенденция продолжается и в послереволюционном творчестве. Поразительно, но в стихотворениях Огненного столпа Николай Гумилев как бы протянул руку отвергаемому и теоретически обличаемому символизму. Поэт словно погружается в мистическую стихию, в его стихах вымысел причудливо переплетается с реальностью, поэтический образ становится многомерным, неоднозначным. Это уже новый романтизм, лирико-философское содержание которого значительно отличается от романтизма знаменитых Капитанов, акмеистической прекрасной ясности и конкретности. Н. С. Гумилев подходит к пониманию единства и взаимосвязи всех пластов человеческой культуры, в том числе поэзии и общественной деятельности. В знаменитом стихотворении Слово Николай Гумилев выражает свое итоговое понимание высокого назначения поэзии и поэтического слова:
Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
Что в Евангелии от Иоанна
Сказано, что слово это Бог.