Действительность интерпретируется Чангом в соответствии с условно «собачьим» восприятием жизненной драмы капитана с его теорией «двух правд», постоянно сменявших друг друга: «первая — та, что жизнь несказанно прекрасна, а другая, что жизнь мыслима лишь для сумасшедших». Приверженность то одной, то другой «правде» знаменует взлеты и падения судьбы капитана. Время деформировалось в восприятии Ч., сны которого хранят события прошлого, а явь — смутное алкогольное настоящее.
Прошлое — там, где Ч., «рыжий кобелек, имевший в себе что-то лисье и волчье с густым жестким мехом вокруг шеи, строго и умно водил черными глазами по высокой железной стене пароходного бока и торчком держал уши», а капитан был победно молод, красив и счастлив. Это прошлое принадлежит прекрасной правде сновидений. Там капитан торжествовал над морской стихией, ужасной, грозной, но власти его покорявшейся. Там царил лад и порядок, а на за
Ч., как и его хозяин, с которым он синхронно, в ускоренном темпе прожигает нелепую жизнь, становится горьким пьяницей. У Ч. нет выбора — по воле автора он не только воспринимает мир через призму жизни капитана, но и преданно и безропотно живет в соответствии с ее ритмом и укладом. После смерти капитана Ч. не только не погибает, но неожиданно обретает третьего хозяина – художника, с которым осиротевшего пса связывает тоска по умершему. В снах, не подвластных смерти, он по-прежнему вместе с капитаном,— в том мире, который отмечен третьей, истинной правдой, а какая она – «про то знает тот, последний Хозяин, к которому уже скоро должен возвратиться и Чанг».