Творчество Гоголя, имевшее глубоко новаторский характер, оказало громадное влияние на развитие русской литературы. Характеризуя историческое значение Гоголя, Белинский писал: «...только действительно слепые пли притворяющиеся слепыми могут не видеть и не признавать этого влияния, вследствие которого все молодые писатели пошли по пути, указанному Гоголем, стараясь изображать действительное, а не в воображении существующее общество; из прежних писателей некоторые переменили свое прежнее направление, подчиняясь новому! данному Гоголем; а те, которые не были в состоянии этого сделать, или перестали вовсе писать, или продолжали писать без всякого успеха... «Мертвые души», заслонившие собою всё написанное до них даже самим Гоголем, окончательно решили литературный вопрос нашей эпохи, упрочив торжество новой школы»
Белинский и Герцен, Чернышевский и Добролюбов, рассматривая творчество Гоголя как выражение глубоких потребностей русского общества, метко охарактеризовали плодотворность его реалистических традиций. Они решительно противостояли консервативной критике, всячески пытавшейся опорочить художественные произведения Гоголя. Однако противники демократической литературы предпринимали новые и новые попытки «развенчать» Гоголя.
В 50-х годах критики-«эстеты» Дружинин, Дудышкин, Боткин — повели наступление на гоголевские реалистические принципы под флагом противопоставления их традициям Пушкина. Искажая творческий облик автора «Евгения Онегина», критики-«эстеты» превращали его в поэта «чистого» искусства, чуждого всяким общественным интересам. «Теория артистическая,— писал Дружинин,— проповедующая нам, что искусство служит и должно служить само себе целью, опирается на умозрение, по нашему убеждению, неопровержимое. Руководствуясь ею, поэт, подобно поэту, воспетому Пушкиным, признает себя созданным «не для житейского волнения», но для молитв, сладких звуков и вдохновения. Твердо веруя, что интересы минуты скоропреходящи, что человечество, изменяясь непрестанно, не изменяется только в одних идеях вечной красоты, добра и правды, он, в бескорыстном служении этим принципам.
Идеям, видит свой вечный якорь. Песнь его не имеет в себе преднамеренной житейской морали и каких-либо других ни водов, применимых к выгодам его современников, она служит сама себе наградою, целью и значением»
Не имеющий ничего общего с реальной действительностью образ Пушкина критики-«эстеты» противополагали Гоголю, чье влияние на русскую литературу изображалось у ми как вредное и губительное. «Что бы ни говорили,— писал Дружинин,— пламенные поклонники Гоголя (и мы сами причисляем себя не к холодным его читателям), нельзя всей словесности жить на одних «Мертвых душах». Нам нужна поэзия. Поэзии мало в последователях Гоголя, поэзии нет в излишне реальном направлении многих новейших деятелей... Скажем пашу мысль без обиняков: наша текущая словесность изнурена, ослаблена своим сатирическим направлением. Против того сатирического направления, к которому привело нас неумеренное подражание Гоголю,— поэзия Пушкина может служить лучшим орудием»
И неве
В «Очерках гоголевского периода» Чернышевский показал величие Гоголя, органическую связь его творчества со всем развитием русской литературы. В противовес теориям Дружинина, Дудышкина и др., Чернышевский отмечал, что критическое направление, прочно утвержденное автором «Ревизора» и «Мертвых душ», «всегда составляло самую живую или, лучше сказать, единственную живую сторону нашей литературы»3.
Историческая действительность показала несостоятельность теоретических построений критиков-«эстетов». В реальном развитии нашей литературы влияние Пушкина и Гоголя тесно переплеталось между собой, вступая в живое, органическое взаимодействие. В письме к Дружинину Тургенев писал в августе 1855 года: «Оба влияния, по-моему, необходимы в нашей литературе — пушкинское отступило было на второй план — пусть оно опять выступит вперед, но не с тем, чтобы сменить гоголевское. Гоголевское влияние и в жизни и в литературе нам еще крайне нужно». Мысль о живой связи традиций Пушкина и Гоголя еще более отчетливо развил Гончаров. В статье «Лучше поздно, чем никогда» (1879) он писал о том, что «от Пушкина и Гоголя в русской литературе теперь еще пока никуда не уйдешь. Школа пушкинско-гоголевская продолжается доселе, и все мы, беллетристы, только разрабатываем завещанный ими материал».
Влияние Гоголя на русскую литературу менее всего может быть сведено к тем чертам подражательности, которые отчетливо выступают в творчестве отдельных писателей, особенно его современников. Рассматривая литературное воздействие преимущественно в плане восприятия и претворения стилевых приемов, некоторые историки литературы считали непосредственными продолжателями Гоголя таких писателей, как В. Даль, И. Панаев, Я. Бутков, В. Соллогуб и др. Бесспорно, что в творчестве этих писателей нашло свое выражение не только следование отдельным гоголевским стилевым приемам, но и прямое подражание его художественной манере. Однако это отнюдь не приблизило их к сущности того художественного отражения жизни, которое воплощено в произведениях великого реалиста. И потому, конечно, не о них должна идти речь, когда возникает вопрос о гоголевских традициях в русской литературе.
Не второстепенные подражатели и «копиисты» были подлинными преемниками творческого дела Гоголя, а те крупнейшие русские писатели, которые активно восприняли его творческое наследие, действенно претворяли художественный опыт автора «Ревизора», «Шинели», «Мертвых душ». «Нынешние даровитые писатели,— отмечал Чернышевский,— произошли от Гоголя, а между тем, ни в чем не подражают ему»3. К наследию великого реалиста писатели обращались, исходя из живых потребностей жизни, социального развития.