Военная тематика и военная проблематика широко представлены в современной русской литературе. Ни одну человеческую судьбу мы не можем сегодня понять вне прошедшей войны. Для этого книга не обязательно должна повествовать о войне, а герой ее вовсе не обязательно должен быть солдатом; но в ней не может не присутствовать военный компонент в его двух основных ипостасях — память о войне прошедшей и мысль об угрозе войны новой.
В то же время военная тематика и военная проблематика могут «сгущаться» и представать в произведении искусства как таковые. Замыкая художественный мир воссозданной действительности событиями войны, писатель, собственно говоря, создает книгу, стремящуюся к жанровой определенности (употребим этот термин в условном смысле, не требуя от него в данном случае строгой точности).
Разветвленная система жанров современной литературы находится в устойчивых сложившихся отношениях с читательским восприятием. Сами по себе определения «комедия», «детективный роман», «исторический роман» и т. д. настраивают читателя соответствующим образом еще до того, как он начал знакомиться с книгой. В известном смысле слова можно сказать, что понятие «книга о войне» обладает для современного читателя вполне определенным смыслом: он знает, что встретится в ней с сущностными проблемами бытия, вопросами жизни и смерти в их резко драматической, трагической форме и что это произведение будет решительно отличаться от книг, касающихся мирной действительности. Эта исторически складывающаяся и, конечно, подвижная «конвенция» действует очень сильно. (К. Симонов счел необходимым предпослать собранию своих сочинений следующее пояснение: «Я до сих пор был и продолжаю оставаться военным писателем, и мой долг заранее предупредить читателя, что, открывая любой из шести томов, он будет снова и снова встречаться с войной»). Чем больше тематическая определенность, тем в данном случае больше и определенность жанровая.
Однако книги о войне не существуют, конечно, отдельно, а всегда составляют часть истории своей национальной литературы, и в них именно в силу
Русские писатели не раз протестовали против «привязки» их к «батальному жанру». «Менее всего исчерпала себя тема Великой Отечественной войны,— заявляет Г. Бакланов,— если тут возможно это понятие — „тема"» и. «Убежден, что писателей нельзя разделить по темам»,— говорит по тому же поводу М. Алексеев. М. Дудин утверждает: «Мы говорим не о войне, а о человеческих качествах, о мужественности человека, о его душе. Просто нам эта душа на фоне багрового зарева виднее». У А. Межирова есть строки:
О войне не единого слова Не сказал, потому что она — Тот же мир и едина основа И природа явлений одна.
«Человековедение», каким, по слову Горького, является литература, едино, и, изображая человека на поле боя, писатель не уходит в некую особую область, не имеющую никаких точек соприкосновения с другими областями действительности, а исследует характер своего героя в определенных условиях. Эта же логика заставляла нашу критику решительно возражать против термина «военный роман».
К тому же тематические рамки оказываются весьма подвижными, и границы той литературы, которую мы именуем литературой о Великой Отечественной войне, определить не так просто. Война как жизненный материал искусства — это сегодня не только фронт, боевые действия, но и партизанское движение, жизнь оккупированных территорий, сопротивление в концлагерях, будни далекого тыла («Все для фронта, все для победы!») и т. д.