Война в повести К Ворбьева "Это мы Господи!"

С каждым годом все дальше и дальше уходит от нас война, все меньше становится свидетелей тех страш­ных событий. Но имеем ли мы право забыть годы, во­шедшие горем в каждый дом, унесшие жизни мил­лионов людей? Можем ли мы предать память о наших дедах, отдавших свою жизнь за свободу своей Роди­ны, своих детей и внуков? И особенно ясно это пони­маешь после прочтения книг о Великой Отечествен­ной войне, написанных авторами, знающими о ней не понаслышке, являющимися прямыми участниками военных действий. Книгой-откровением стала авто­биографичная повесть Константина Воробьева «Это мы, Господи!», написанная в 1943 году. Показанная в ней сила человеческого духа заставляет переосмыс­лить все жизненные ценности, задуматься о смысле собственной жизни. Ведь шли на войну и погибали за свою землю мальчишки, не намного старше нас.

Так, герою повести Сергею Кострову всего 23 года, а жизненный опыт его, приобретенный за три года жизни в фашистских лагерях, вызовет сострадание и уважение и у людей более зрелого возраста. Даже в тех нечеловеческих условиях, которые выпали на его долю, Костров сумел сохранить достоинство. «... я мо­лод и хочу жить. Значит, хочу еще бороться». И он бо­ролся. На протяжении всего повествования автор рас­сказывает нам о том, что пришлось пережить, выстра­дать его герою.

Претерпевая муки голода, физические страдания, ежедневную угрозу смерти, молодой лейтенант не ос­тавлял мысли о свободе, использовал каждую малей­шую возможность для избавления от вражеского плена.

Мучительно бесконечно тянулись дни. Многое при­шлось пережить главному герою повести: и тиф, и из­нуряющий голод, когда «от истощения пергаментной бумагой шелестели перепонки ушей, носом нельзя было дышать — шумом и треском наполнялась голо­ва». Видел он, как люди, наделенные властью, изде­вались над другими, беззащитными, людьми — мори­ли их голодом, убивали ради забавы, давали непо­сильную работу. Видел, как «диким и жадным огнем загорались дотоле равнодушно-покорные глаза чело­века при виде серенького кирпичика», как люди теря­ли волю к жизни, человеческое достоинство, смиря­лись

со своим бесправным положением, уподобля­лись бессловесным животным. Но были и другие, подобные Сергею Кострову, борющиеся за каждую минуту своей жизни, использующие любую случай­ную возможность для того, чтобы обрести свободу. Та­кими были капитан Николаев, и Ванюшка, и Мотвя-кин с Устиновым. Все они, как и главный герой, про­несли через все испытания удивительную жизнестойкость. Только мысль о побеге давала силы для того, чтобы выжить в страшных условиях фаши­стского плена. «Тяжелым ленивым шаром катились дни. Подминал этот шар под тысячепудовую тяжесть тоски и отчаяния людей, опустошая душу, терзая тело. Не было дням счета и названия, не было счета и определения Думам, раскаленной массой залившим мозг...».

Даже превратившись в «долговязого скелета, обтя­нутого сухой желтой кожей», Сергей Костров думает о том, что в глубине его души еще живет, «то», что «заставляет тело терпеть до израсходования послед­ней кровинки». «Это самое «то» можно вырвать, но только цепкими когтями смерти». Это — сила духа, жажда жизни, свободолюбие. Даже на жестоких до­просах он отстаивает право на свою независимость: «— Почему бежал? — Это мое право».

Право любого человека — быть свободным, стре­миться к свободе. И лишить человека этого права нельзя даже под угрозой смерти.

Не раз бывало и так, что кончались силы, казалось, легче умереть, чем дальше выносить весь этот ужас: «Разогнаться и об острый угол барака... самому», что­бы не распорядился твоей жизнью кто-нибудь другой, считающий себя вправе это сделать. На помощь Сер­гею приходила память: «Оставалось последний раз прошагать мысленно свои двадцать три года. Нет, в прошлом все было так, как надо... Иначе он и не мог. Только так, как было и должно быть! И только обрыв этой немноголистной повести нелепый... без подписи, без росчерка...». Не мог этот упрямый юноша сми­риться с таким концом, и борьба продолжалась. По­весть автобиографична, значит, герой выжил, высто­ял в этом аду, и от своего имени, от имени тех, кто про­шел то же горнило, кричит: «Это мы, Господи!». Слышишь ли ты? Слышал ли ты?