К сказкам, поэзии все относятся как к чему-то несущественному, обслуживающему отдых человека. Но почему же в конце-то концов от всей жизни остаются одни только сказки, включая в это так называемую историю?
М. М. Пришвин
Мы часто — по поводу и без повода — приводим пушкинские слова из письма 1824 года: ««Вечером слушаю сказки — и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма!» Но часто ли задаем себе вопрос: а как ныне, можем ли мы сейчас, через полтора с лишним столетия сказать, что у нас, в нашем воспитании, уже нет этого недостатка, что мы сами воспитывались и воспитываем своих детей на сокровищах народной поэзии?..
Четыре часа — на сказки, один час — на загадки, два часа — на пословицы и поговорки в четвертом классе и три часа на былины в пятом — вот и все, что мы смогли уделить народному творчеству в школьных программах. Ровно десять часов на десять лет обучения.
Впрочем, сначала спросим все-таки с самих себя В десять или в одиннадцать лет школа может что-то наверстать, что-то поправить, упущенное именно в детстве, именно в нашем с вами, домашнем воспитании, где все зависит не от кем-то составленных программ, не от пресловутых министерств и ведомств, которые что-то там упустили, что-то там не учли, а от нас самих. (Данный материал поможет грамотно написать и по теме От колыбельных до былин русский фольклёр. Краткое содержание не дает понять весь смысл произведения, поэтому этот материал будет полезен для глубокого осмысления творчества писателей и поэтов, а так же их романов, повестей, рассказов, пьес, стихотворений.) От того, насколько мы сами в состоянии воспитать своих собственных детей. И тогда, быть может, им хватит даже этих несчастных десяти часов, чтобы вспомнить, осмыслить хорошо знакомое с детства.
И вот здесь-то, в нашем домашнем воспитании, неоценимую помощь нам могут оказать не только очередные методические пособия (не спорю: нужны и они, как утопающему нужна даже соломинка), а педагогический опыт, уже накопленный веками, сбереженный каждым народом, как одно из самых величайших духовных своих богатств.
Да, речь идет о фольклоре!
Фольклор — это художественная педагогика! Это та самая система эстетического воспитания детей с помощью литературы и искусства (слова и музыки), которую еще только пытаются осуществить некоторые экспериментальные студии и школы искусств, п которая кажется нам порой элитарной, недоступной для всех. Л здесь, в фольклорном воспитании, все это заложено изначально. Народная педагогика попросту не знает иных методов и форм, кроме эстетического воспитания. Причем, повторяю, — не для избранных, наиболее одаренных, а для всех.
Ни одна система воспитания, кроме фольклорного, не берет за основу тот самый «критический период развития» ребенка, в который, как утверждают специалисты, и «происходит решающая закладка звуковой информации». Решающая — на всю жизнь!
И потому так много зависит именно от того, какой будет эта самая первая «звуковая информация». На чем воспитывался ребенок с первых же дней жизни: на устоявшемся многовековом педагогическом опыте народа или же на очередных экспериментах, в которых «кроликами» становятся наши собственные дети.
Все начинается с поэзии пестования — колыбельных песен, пе-стушек и потешек. Древнерусское слово баять, убаюкивать означает не только говорить, уговаривать, но и заговаривать. Колыбельные песни — это заговоры-обереги, основанные на магической, гипнотической силе воздействия слова и музыки, на их способности успокоить, оберечь, охранить. С первых же минут своего земного бытия ребенок оказывается не в хаосе звуков, а во власти слова и музыки, в упорядоченной музыкально-поэтической среде. Колыбельные песни, пестушки и потешки вводят его в мир, настраивая на определенный музыкально-поэтический лад. Даже самые обыкновенные потягушеньки сопровождаются песенками-приговорками, а «Ладушки, ладушки, где были? — У бабушки», «Сорока-воровка кашу варила» — это, к тому же, наилучший способ координации движения, гимнастики (детская аэробика), как скороговорки — развития речи, устранения ее недостатков (народная логопедия), где все основано опять же на ритме, на поэтическом слове.
«Идет коза рогатая», «Кошкин дом», детские игры — это уже следующая ступень народного художественного многоступенчатого воспитания, первые уроки детского театра, веками существовавшего и существующего в детском песенно-игровом и сказочном фольклоре.
А в результате — незаметно и ненавязчиво — уже к двум-трем годам ребенок оказывался вполне подготовленным к самостоятельному словотворчеству. Он прошел необходимую музыкальную и поэтическую школу, получил представление о ритме и рифме.
Давно замечено, что собственно детский фольклор — скороговорки, загадки, заклички, приговорки, дразнилки, считалки отличается удивительной поэтической изощренностью. Внутренним рифмам-созвучиям, ассонансам, инструментовке детского фольклорного стиха может позавидовать любой поэт. Вслушаемся в звучание скороговорок, имеющих, казалось бы, чисто утилитарное, практическое значение. «Скороговорка, чистоговорка, — отмечал В. И. Даль в предисловии к «Пословицам русского народа», — слагается для упражнения в скором и чистом произношении, почему в ней сталкиваются звуки, затрудняющие быстрый говор». Даже эти упражнения стали в фольклоре образцами искусства слова:
Шли три попа, три Прокопья попа, три Прокопьевича, говорили про попа, про Прокопья попа, про Прокопьевича.
Хохлатые хохотушки хохотом хохотали: ха-ха-ха-ха-ха!
Стоит поп на копне, колпак на попе, копна под попом, поп под колпаком.
Свинья тупорыла весь двор перерыла, вырыла полрыла, до норы не дорыла. (Из собрания В. И. Даля.)
Детские игры, считалки, заклички тоже основаны на искусстве слова. Самая обыкновенная детская дразнилка может стать поэтической миниатюрой:
Хотел Федя
Убить медведя,
А ему медведь: —
Федь, не сметь!
С помощью звукоряда здесь передается колокольный звон: «Ти-ли-бом, тили-бом, загорелся кошкин дом», грохот проезжающей телеги: «Трах, трах, тарарах! Едет баба на волах», топот конских копыт: «От топота копыт пыль по полю летит».
Но поэтическая изощренность никогда не бывает в фольклоре самоцелью. Фольклор, как и народное искусство, имеет вполне практическое значение: понятия пользы и красоты в них нерасторжимы.
В былинных описаниях снаряжения богатырей почти всегда подчеркивается, что шелковые подпруги, булатные стремена и золотые пряжечки — не для красы-угожества, а ради крепости богатырской. И объясняется: шелковые подпруги — не рвутся, булат — не гнется, а золотые пряжки — не ржавеют (см. былину «Илья Муромец и Калин-царь»).
Не для красы-угожества, а ради крепости ставились крестьянские дома-дворцы Заонежья, делалась домашняя утварь, поражающие нас ныне как произведения народного деревянного зодчества и народного прикладного искусства.
В детском фольклоре эта нерасторжимая связь пользы и красоты особенно ощутима, на ней основывается вся система художественного фольклорного воспитания.
Фольклор закладывал основы не только эстетического, но и нравственного воспитания.
Сказочный дидактизм начинается с первых же незамысловатых сюжетов сказок о животных, он есть и в бытовых, и в сатирических, и в волшебных, и в богатырских сказках. При этом воспитательное значение сказок неотделимо от познавательного. Сказки — художественный способ познания окружающего мира. Не случайно их называют народной педагогической энциклопедией. Но эта энциклопедия опять же, художественная, воплощенная в образах, в сюжетах. Любое нравоучение достигается здесь не назойливой морализацией, а ненавязчи
Психология детей, особые законы детской логики и восприятия— все это учтено в фольклоре, в педагогическом опыте народа. Отсюда, например, основной художественный прием как детских песен, так и сказок — повторы, наращивание цепочки повторяющихся слов, сцен, диалогов. В докучных сказках типа: «Жил-был царь, у царя был двор...» этот прием доведен до предела: цепочка замкнута, образовала круг. Но подавляющее большинство детских фольклорных сказок точно так же можно назвать докучными: они основаны на цепочке повторов. Таковы «Терем-теремок», «Колобок», «Репка», многие присказки, небылицы, сатирические сказки «Мена», «Лапоток», «Лутонюшка», «Дурень», «Хорошо да худо» и другие.
И в данном случае мы имеем дело не просто с древнейшим художественным, но и древнейшим педагогическим приемом: повторение — мать учения. Цепочка повторов лучше всего способствует запоминанию, приучает к счету, причинно-следственной связи. Она может быть как с последовательным наращением («Репка», «Терем-теремок»), так и с последовательным уменьшением, обратным счетом («Звери в яме», «Старик да старушка жили на горушке»). И в том, и в другом случае повторы создают иллюзию движения, это не что иное, как современная мультипликация, основанная на таком же принципе умножения, повторения одинаковых «рисунков».Огромное значение в этих цепевидных сказках имеет все то же чувство поэтического слова, музыкальный ритм. Они по только рассказываются, но и поются, в них неизменно входят песни-стихи. «Весь интерес их, — подчеркивал крупнейший исследователь фольклора В. Я. Пропп, — это интерес к колоритному слову как таковому. Нагромождение слов интересно только тогда, когда и слова сами по себе интересны. Поэтому такие сказки тяготеют к рифме, стихам, консонансам и ассонансам, и в этом стремлении исполнители не останавливаются перед самыми смелыми новообразованиями. Так заяц назван «на горе увертышь» или «на поле свер-стень», лиса — «везде поскокишь», мышь — «из-за угла хлыстень» и т. д. Все эти слова — смелые и колоритные новообразования, которые мы тщетно будем искать в русско-иностранных словарях»
Не меньшее значение имеет чувство слова и словотворчество в загадках, развивающих сообразительность, смекалку, но иными художественными средствами — через уподобление, метафорическое описание предмета. Что, в свою очередь, тоже является одной из форм эстетического воспитания — способности образного мышления, абстрагирования. При этом загадки, как и считалки, детские игры — это еще и способы обучения счету, своеобразная «живая арифметика». Таковы классические арифметические загадки из сборника И. А. Худякова: «Летело стадо птиц на рощу: сели по две на дерево — одно дерево осталось; сели по одной — одного не достало. Много ль птиц и дерев?» (Три дерева и четыре птицы); «Летело сто гусей, навстречу им один гусь: «Здравствуйте, — говорит, — сто гусей!» — «Нет, нас не сто гусей: кабы было еще столько, да полстолько, да четверть столько, да ты гусь, так бы нас было сто гусей». Сколько их летело?» (Тридцать шесть).
Помимо прозаических, существуют поэтические загадки, тоже близкие к скороговоркам, припевкам, основанные па словесной смысловой и звуковой игре:
Висит васюкин,
Под ним хрю-хрюкин,
Васюкин упадет,
Хрю-хрюкин подберет.
А есть еще поэзия приговорок, закличек, дразнилок, считалок, поэзия детских игр. Почти все игровые «фигуры» сопровождаются песенными припевками. Это могут быть традиционные разыгранные сцены: «В коршуна», «Гуси и волки», «Заинька у ворот», «Бояре, мы к вам в гости пришли» и вполне современные. Так, например, ребенок бросает о стену мяч и при всех последующих «фигурах» произносит ритмический припев, образующий фигурный стих:
Горы-шлёпы,
Моты-жмоты,
Крести-брести,
Ду-ду в одну.
Из-под ручки,
Из-под ножки.
Взад, назад,
Ручки вперед,
Ручки взад.
Переворот.
Палочки,
Приседалочки,
Скакалочки,
Галочки,
Ученички,
Единички,
Очки,
Кулачки,
Бычки,
Венец,
Конец!
Добавим ко всему этому пословицы и поговорки, которые точно так же, с детских пор, учили, наставляли, приобщали к сокровищам народной мудрости, к правовым и моральным нормам, «неписаным» законам народной жизни, и мы получим достаточно полное представление о возможностях фольклора, о его значении В эстетическом, практическом, трудовом и нравственном воспитании.
Но фольклорное воспитание — это еще и постижение языковых богатств, живой народной речи.
Упрощая фольклорные тексты (дескать: дети не поймут, это для них недоступно, трудно и т. п.), мы тем самым отсекаем как раз незнакомые слова, которые и должны пополнять, обогащать словарный запас ребенка. Мы недооцениваем обостренного чувства языка, детской восприимчивости к слову, любознательности. Да и кто сказал, что дети должны воспитываться только на легком, доступном чтении!
Другое дело, что раскрытие смысловых значений непривычных слов потребует определенных усилий не столько от детей, сколько от родителей. Мы не детям, а себе облегчаем жизнь, устраняясь от необходимости объяснять прочитанное. Так давайте же вместе с детьми учиться родному языку на фольклоре, нам самим это необходимо нисколько не меньше, чем нашим детям!
Помимо детского фольклора, исполняемого детьми или предназначенного для детей, в сборнике представлены богатырские сказки и былинная классика. В фольклоре, как и в природе, все развивается от простого к сложному. Сначала односюжетные сказки, затем — соединение двух-трех сюжетов и, наконец, многосюжетные композиции волшебных и богатырских сказок, былин. В фольклоре есть нижняя черта — колыбельные песни, пестушки, потешки, и верхняя — былины. Ребенок растет от колыбельных песен до былин, он исподволь готовится к постижению сложнейшего мира эпических героев и идей.
И в этом эпическом мире ему предстоит встретиться не только с Ильей Муромцем, Добрыней, Алешей Поповичем и другими былинными героями, но и со своими сверстниками.
Подвиги так называемых малолетних богатырей — один из излюбленных эпических сюжетов. Былинный волхв, кудесник Вольга постигает все хитрости-мудрости с пяти годов; Василий Буслаев показывает свой буйный нрав семи годов; Волхв Всеславьевич собирает свою дружинушку во двенадцать лет; в десять лет отправляется на поиск отца Константин Саулович; в двенадцать лет выезжает в чисто поле Михайло Козарин; молодешеньким вступает в поединок со Змеем Горынычем Добрыня Никитич; скоморох Вавило — тоже надо, былина «Вавило и скоморохи» посвящена юному герою. Есть былина о двенадцатилетнем богатыре Михаиле сыне Даниловиче, в двенадцать лет (это возраст эпической юности!) вступает в поединок с царем Калином Ермак-богатырь.
Каждый народ и каждая эпоха создавали свои образы юных богатырей. Были они и в Древней Руси. Вспомним знаменитый рассказ «Повести временных лет», датированный 968 годом, о подвиге отрока, вызвавшегося пробраться из осажденного противником Киева. Он не взял с собой ни богатырского коня, ни палицы боевой, а лишь уздечку. «Он вышел из города, — повествует летописец, — держа уздечку, и побежал через стоянку печенегов, спрашивая их: «Не видел ли кто-нибудь коня?» Так юноша спас осажденный Киев».