Пьеса “На дне” явилась итогом почти двадцатилетних наблюдений Горького над миром “бывших людей”. В ранних горьковских рассказах образ босяка не лишен даже некоторой романтической окраски. Читателя привлекают его удаль, широта души, человечность, поиски справедливости. Ощущается его несомненное превосходство над сытым и самодовольным мещанством. По мере роста политической и художественной зрелости Горького в его творчестве на смену живописным бродягам, под лохмотьями которых бьются благородные сердца, приходят реалистически правдивые образы жертв общества. Они мучительно сознают невозможность возврата к достойной человека жизни.
По-новому подошел Горький к теме босячества в пьесе “На дне”. Он решил вывести на сцену то, что старательно не замечалось обществом и о чем всячески замалчивалось. Автор хотел, чтобы читатели и зрители видели, что в обществе рядом с сытой и беспечной жизнью существует огромный мир нищеты и человеческого бесправия. Горький заставляет нас особенно остро и пронзительно ощутить эту несправедливость тем, что изображает своих героев людьми с незаурядными задатками, людьми, несомненно, достойными иной жизни. В пьесе возникает яркий собирательный образ “дна”. Важную роль здесь играют авторские замечания (ремарки), рисующие обстановку ночлежки.
Писатель использует выразительные детали. Действие пьесы начинается ранним весенним утром, когда пробуждается природа, а в ночлежке - вечный мрак, “тяжелые каменные своды, закопченные, с обвалившейся штукатуркой”. Люди заперты в угрюмом сыром подземелье. Это впечатление усиливается тем, что место действия в пьесе почти не меняется.
Действующие лица пьесы - выходцы почти из всех слоев тогдашнего русского общества. Автор мастерски вводит в пьесу их предыстории. Разные пути привели их на “дно”, но все они одинаково бесправные, бездомные, равнодушно выброшенные за борт жизни. Горький убедительно передает нравственное угасание этих людей, что проявляется в их поведении, репликах. Писатель отказался от использования жаргонных выражений. Даже речь потомственного вора Васьки Пепла не содержит грубых слов. И без них, сохраняя чистоту литературного языка, Горький сумел достичь реалистической достоверности в изображении людей “дна”. Речь их зачастую затруднена, односложна, отличается прерывистостью. Нередко герои разговаривают, плохо слушая и понимая друг друга, погрузившись в собственные переживания.
Тяжело воспринимает свое падение мягкий и поэтичный по своей натуре Актер. В ремарках отмечается его постоянно задумчивый, тоскливо-растерянный взгляд. Характерны ремарки писателя к репликам Актера: “громко, как бы проснувшись”, “вдруг, как бы проснувшись”.'Его доброта, отзывчивость, высокое представление о настоящем человеке заставляет невольно думать, что в нем погиб человек подлинного благородства.
С большой симпатией описывает Горький Клеща с его неистребимым желанием трудиться. Автор сумел показать, что “злыдень” и “скрипун” Клещ зол не от природы. Он по-своему привязан к Анне, но только не умеет выразить это. С огромной силой передал Горький чувство одиночества, которое охватило Клеща после смерти жены. Он входит в ночлежку “медленно”, “съежившись”, а потом, “тупо” уставившись перед собой, с безграничным горем произносит: “Чего же мне теперь делать? А она... как же?”
Очень убедительно показана в пьесе Настя с ее мечтой о благородном чувстве. В ней много самоотверженности и тепла.
Несомненно, симпатичен автору и Васька Пепел, его богатырская удаль и душевная щедрость, его благородная любовь к юной и чистой Наташе.
Даже в отчаянном скептике Бубнове Горький под зачерствелостью и безразличием обнаружил страдающую человеческую душу. Его
невозмутимость подчеркивалась постоянной ремаркой автора к репликам Бубнова “спокойно”. В конце пьесы его наивная мечта разбогатеть и открыть бесплатный трактир для бедных сближает его с товарищами по несчастью.
В каждой из жертв “дна” Горький обнаруживает, по словам одного из критиков, “жемчужины нравственных качеств”.
Но есть в пьесе и герои, вызывающие разноречивые оценки. Это, прежде всего, странник Лука. При первом же своем появлении в пьесе он оказывается в центре внимания ночлежников, потому что всех обласкивает, всем сочувствует, предлагает рецепты спасения. Кто же этот “занятный старичишка”? На протяжении всей пьесы обитатели “дна” не раз приставали к Луке с расспросами, но лукавому старцу каждый раз удавалось уклониться от прямого ответа. Горький это очень точно передает в диалогах. Приспосабливаясь к жизни сам, Лука хочет примирить с ней и окружающих. Горький подчеркивает это, многократно повторяя в поучениях своего героя слова “потери”. Автор не раз ставит Луку в такие обстоятельства, что по ходу развития действия он не может оставаться простым созерцателем. В конце первого акта Василиса за сценой избивает Наташу. Все, кто был в ночлежке, бросаются туда. Только Лука остается на месте, укоризненно “качая головой”. Доносящиеся стоны и крики Наташи перекрываются его “дребезжащим смехом”. Выразительно помечает автор и другие поступки Луки: при столкновении с городовым Медведевым он говорит “смиренно”, когда входит Василиса, он хочет “выскользнуть” из комнаты, “сжимается”. В момент драки, когда Пепел убивает Костылева, Лука незаметно исчезает и больше не появляется. И, наконец, четвертый акт. В ремарке Горький замечает: “Обстановка первого акта. Но комнаты Пепла - нет, переборки сломаны. И на месте, где сидел Клещ, - нет наковальни... Ночь... На дворе - ветер”. Нет ни Пепла, ни Наташи, ни Костылева, ни Василисы, Настя кричит в приступе отчаяния. И как аккорд, завершающий пьесу, - смерть Актера. Таким образом, логика самого действия показала несостоятельность и беспомощность рецептов Луки.
И хотя в самой пьесе нет прямых оценок личности Луки, мы встречаем их в публицистике Горького. Так, в очерке “Лев Толстой” писатель вспоминает: “Когда я писал Луку в “На дне”, я хотел изобразить этакого старичка: его интересуют “всякие ответы”, но не люди; неизбежно сталкиваясь с ними, он их утешает, но только для того, чтоб они не мешали ему жить. И вся философия, вся проповедь таких людей - милостыня, подаваемая ими со скрытой брезгливостью.” А в статье “О пьесах”, написанной спустя тридцать лет после выхода “На дне”, Горький утверждает, что утешители, подобные Луке, “самые умные, знающие и красноречивые. Они же поэтому и самые вредоносные”.
На мой взгляд, Горький выступает против Луки только в силу того, что рассматривает его исключительно в качестве носителя определенных философских идей. Если же подходить к Луке с мерками реальных житейских ситуаций, то, в большинстве случаев, советы его вполне правомерны. Лука действует в пределах своих возможностей, и требовать от этого шестидесятилетнего беспаспортного и бесправного человека большего по меньшей мере несправедливо.
Что касается Сатина, то здесь, мне кажется, Горький был вынужден вложить свои идеи в уста героя, по характеру не отвечающему авторскому идеалу. Это признавал и сам писатель, говоря, что в пьесе нет положительных героев, но он хотел, чтобы в ней зазвучала речь о Человеке. В одном из писем Горький признается, что “кроме Сатина ее (речь) некому сказать” и что “эта речь чуждо звучит его языку”. И когда на сцене Сатин произносит свой знаменитый монолог, мы слышим взволнованный голос автора: “Чело-век! Это - великолепно! Это звучит... гордо!”
В каждой из жертв “дна” Горький обнаруживает, по словам одного из критиков, “жемчужины нравственных качеств”.
Но есть в пьесе и герои, вызывающие разноречивые оценки. Это, прежде всего, странник Лука. При первом же своем появлении в пьесе он оказывается в центре внимания ночлежников, потому что всех обласкивает, всем сочувствует, предлагает рецепты спасения. Кто же этот “занятный старичишка”? На протяжении всей пьесы обитатели “дна” не раз приставали к Луке с расспросами, но лукавому старцу каждый раз удавалось уклониться от прямого ответа. Горький это очень точно передает в диалогах. Приспосабливаясь к жизни сам, Лука хочет примирить с ней и окружающих. Горький подчеркивает это, многократно повторяя в поучениях своего героя слова “потери”. Автор не раз ставит Луку в такие обстоятельства, что по ходу развития действия он не может оставаться простым созерцателем. В конце первого акта Василиса за сценой избивает Наташу. Все, кто был в ночлежке, бросаются туда. Только Лука остается на месте, укоризненно “качая головой”. Доносящиеся стоны и крики Наташи перекрываются его “дребезжащим смехом”. Выразительно помечает автор и другие поступки Луки: при столкновении с городовым Медведевым он говорит “смиренно”, когда входит Василиса, он хочет “выскользнуть” из комнаты, “сжимается”. В момент драки, когда Пепел убивает Костылева, Лука незаметно исчезает и больше не появляется. И, наконец, четвертый акт. В ремарке Горький замечает: “Обстановка первого акта. Но комнаты Пепла - нет, переборки сломаны. И на месте, где сидел Клещ, - нет наковальни... Ночь... На дворе - ветер”. Нет ни Пепла, ни Наташи, ни Костылева, ни Василисы, Настя кричит в приступе отчаяния. И как аккорд, завершающий пьесу, - смерть Актера. Таким образом, логика самого действия показала несостоятельность и беспомощность рецептов Луки.
И хотя в самой пьесе нет прямых оценок личности Луки, мы встречаем их в публицистике Горького. Так, в очерке “Лев Толстой” писатель вспоминает: “Когда я писал Луку в “На дне”, я хотел изобразить этакого старичка: его интересуют “всякие ответы”, но не люди; неизбежно сталкиваясь с ними, он их утешает, но только для того, чтоб они не мешали ему жить. И вся философия, вся проповедь таких людей - милостыня, подаваемая ими со скрытой брезгливостью.” А в статье “О пьесах”, написанной спустя тридцать лет после выхода “На дне”, Горький утверждает, что утешители, подобные Луке, “самые умные, знающие и красноречивые. Они же поэтому и самые вредоносные”.
На мой взгляд, Горький выступает против Луки только в силу того, что рассматривает его исключительно в качестве носителя определенных философских идей. Если же подходить к Луке с мерками реальных житейских ситуаций, то, в большинстве случаев, советы его вполне правомерны. Лука действует в пределах своих возможностей, и требовать от этого шестидесятилетнего беспаспортного и бесправного человека большего по меньшей мере несправедливо.
Что касается Сатина, то здесь, мне кажется, Горький был вынужден вложить свои идеи в уста героя, по характеру не отвечающему авторскому идеалу. Это признавал и сам писатель, говоря, что в пьесе нет положительных героев, но он хотел, чтобы в ней зазвучала речь о Человеке. В одном из писем Горький признается, что “кроме Сатина ее (речь) некому сказать” и что “эта речь чуждо звучит его языку”. И когда на сцене Сатин произносит свой знаменитый монолог, мы слышим взволнованный голос автора: “Чело-век! Это - великолепно! Это звучит... гордо!”