В творчестве Сергея Есенина поэма «Анна Снегина» занимает видное место, отражая как лирические воспоминания поэта, так и его предвидение судеб страны и революции. Поэма, которую Есенин считал лучшей из всего им написанного, имеет во многом автобиографический характер. Главный герой, от лица которого ведется рассказ и которого, как и поэта, зовут Сергей, едет в родное село — Радово в период между двух революций 1917 г. — Февральской и Октябрьской. Он замечает: «Тогда над страною калифствовал Керенский на белом коне», намекая, что уже в ту пору было ясно: глава Временного правительства — калиф на час. Возница знакомит Сергея с печальными происшествиями в родном селе. Сначала перед нами предстает картина прежнего благоденствия, столь близкая есенинскому идеалу:
Мыв важные очень не лезем,
Но все же нам счастье дано.
Дворы у нас крыты железом,
У каждого сад и гумно.
У каждого крашены ставни,
По праздникам мясо и квас.
Недаром когда-то исправник
Любил погостить у нас.
Радовцы умели ладить и с прежней властью:
Оброки платили мы к сроку,
Но — грозный судья — старшина
Всегда прибавлял к оброку
По мере муки и пшена.
И чтоб избежать напасти,
Излишек нам был без тягот.
Раз — власти,на то они власти,
А мы лишь простой народ.
Однако еще до революции благоденствие жителей Радова было нарушено крестьянами соседней деревни Криуши, где «житье... было плохое — почти вся деревня вскачь пахала одной сохою на паре
заезженных кляч». Вожак криушан Прон Оглоблин в одной из драк убил радовского старшину. По признанию возницы-радовца:
Стехпор и у нас неуряды.
Скатилась со счастья вожжа.
Почти что три года кряду
У нас то падеж,то пожар.
Отмечу, что годы несчастий Радова совпадают с годами первой мировой войны. А затем грянула Февральская революция. И вот Сергей приезжает в родные места. Здесь он узнает, что Прон Оглоблин вернулся с каторги и опять стал вожаком криушан. Сергей думает: «Как прекрасна земля и на ней человек». Ему близки чаяния крестьян, требующих «без выкупа пашни господ», хотя Сергей и сохраняет в сердце любовь к местной помещице Анне Снегиной. Они с Проном приезжают к Анне просить отдать землю крестьянам как раз в тот момент, когда она получает известие о гибели на фронте мужа. Хотя Прон довольно грубо говорит матери Снегиной про землю: «Отдай!.. Не ноги ж тебе целовать!», у него все же хватает совести отстать от нее в эту трагическую минуту, согласившись с доводами Сергея: «Сегодня они не в духе... Поедем-ка, Прон, в кабак...»
Прон — человек довольно бесшабашный. Друг Сергея старый мельник отзывается об Оглоблине без симпатии: «Булдыжник, драчун, грубиян. Он вечно на всех озлоблен, с утра по неделям пьян». Но стихийная сила характера привлекает Сергея к Прону. Ведь Оглоблин — человек бескорыстный, болеющий за интересы народа. После большевистского переворота Прон обещает: «Я первый сейчас же коммуну устрою в своем селе». В гражданскую он гибнет от рук белых, и к власти в Криушах приходит его брат Лабутя:
...Мужик — что твой пятый туз:
При всякой опасной минуте
Хвальбишка и дьявольский трус.
Таких вы,конечно, видали.
Их рок болтовней наградил.
До революции он носил две царские медали и хвалился мнимыми подвигами в войне с Японией. Как очень точно указывает Есенин: «Такие всегда на примете. Живут, не мозоля рук». А после революции Лабутя:
...Конечно, в
Совете Медали запрятал в сундук.
Но с тою же важной осанкой,
Как некий седой ветеран,
Хрипел под сивушной банкой
Про Нерчинск и Турухан:
«Да,братец! Мы горе видали,
Но нас не запугивал страх...»
М едали ,медал и ,медали
Звенели в его словах.
В свое время Лабутя поехал первым описывать имение Сне-гиных:
Взахвате всегда есть скорость: —
Даешь! Разберем потом!
Весь хутор забрали в волость
Схозяйками и со скотом.
Когда деникинцы расстреливали Прона, Лабутя благополучно спрятался в соломе. Есенин чувствовал, что в революции и гражданской войне уцелели гораздо чаще такие, как Лабутя, чем такие, как Прон, уцелели трусы, привыкшие только «грабить награбленное», действовать по принципу: «Даешь! Потом разберемся!» Поэта явно беспокоило, что подобные люди играли главную роль не только на местном уровне, но и в руководстве партии и государства. Возможно, не случайно Лабутя говорил о своей мнимой ссылке в Туруханский край, месте, куда в действительности был до революции сослан, Сталин. Есенин понимал, что при господстве лабутей мечты крестьян о счастье по образцу радовского будут окончательно похоронены. И главная героиня поэмы, олицетворяющая прекрасное, в финале покидает Россию. В последнем письме из Лондона Анна пишет Сергею:
Я часто хожу на пристань
И,то ли на радость,то ль в страх,
Гляжу средьсудов все пристальней
На красный советский флаг.
Теперыам достигли силы.
Дорога моя ясна...
Но вы мне по-прежнему милы,
Как родина и как весна.
В новой России для красоты не остается места, как давно уже нет места для радовского рая. Страна превратилась в нищие Криуши. Кстати сказать, в родном для Есенина Константиновском уезде деревни с такими названиями существовали, только располагались не по соседству друг с другом. Очевидно, Есенина привлекло символическое значение этих названий. «Радово» в нашем сознании ассоциируется с «радостью», а также с «радеть», то есть заботиться о чем-то. «Криуши» же напоминают о чем-то неправильном, кривом. Есенин еще в августе 1920 г. в одном из писем с февогой отмечал: «...Идет совершенно не тот социализм, о котором я думал, а определенный и нарочитый, как какой-нибудь остров Елены, без славы и без мечтаний. Тесно в нем живому, тесно строящему мост в мир невидимый, ибо рубят и взрывают эти мосты из-под ног грядущих поколений». Поэт скорее всего предвидел, что Советская власть, в отличие от царской, отнюдь не удовлетворится лишней мерой муки и пшена, а, достигши силы, сможет выжать из крестьян все соки (так и про
изошло в коллективизацию, уже после самоубийства Есенина). Потому-то, подобно героине поэмы, на красный флаг смотрел не только с радостью (революцию, давшую землю крестьянам, Есенин приветствовал), но и с все возрастающим страхом.
Таких вы,конечно, видали.
Их рок болтовней наградил.
До революции он носил две царские медали и хвалился мнимыми подвигами в войне с Японией. Как очень точно указывает Есенин: «Такие всегда на примете. Живут, не мозоля рук». А после революции Лабутя:
...Конечно, в
Совете Медали запрятал в сундук.
Но с тою же важной осанкой,
Как некий седой ветеран,
Хрипел под сивушной банкой
Про Нерчинск и Турухан:
«Да,братец! Мы горе видали,
Но нас не запугивал страх...»
М едали ,медал и ,медали
Звенели в его словах.
В свое время Лабутя поехал первым описывать имение Сне-гиных:
Взахвате всегда есть скорость: —
Даешь! Разберем потом!
Весь хутор забрали в волость
Схозяйками и со скотом.
Когда деникинцы расстреливали Прона, Лабутя благополучно спрятался в соломе. Есенин чувствовал, что в революции и гражданской войне уцелели гораздо чаще такие, как Лабутя, чем такие, как Прон, уцелели трусы, привыкшие только «грабить награбленное», действовать по принципу: «Даешь! Потом разберемся!» Поэта явно беспокоило, что подобные люди играли главную роль не только на местном уровне, но и в руководстве партии и государства. Возможно, не случайно Лабутя говорил о своей мнимой ссылке в Туруханский край, месте, куда в действительности был до революции сослан, Сталин. Есенин понимал, что при господстве лабутей мечты крестьян о счастье по образцу радовского будут окончательно похоронены. И главная героиня поэмы, олицетворяющая прекрасное, в финале покидает Россию. В последнем письме из Лондона Анна пишет Сергею:
Я часто хожу на пристань
И,то ли на радость,то ль в страх,
Гляжу средьсудов все пристальней
На красный советский флаг.
Теперыам достигли силы.
Дорога моя ясна...
Но вы мне по-прежнему милы,
Как родина и как весна.
В новой России для красоты не остается места, как давно уже нет места для радовского рая. Страна превратилась в нищие Криуши. Кстати сказать, в родном для Есенина Константиновском уезде деревни с такими названиями существовали, только располагались не по соседству друг с другом. Очевидно, Есенина привлекло символическое значение этих названий. «Радово» в нашем сознании ассоциируется с «радостью», а также с «радеть», то есть заботиться о чем-то. «Криуши» же напоминают о чем-то неправильном, кривом. Есенин еще в августе 1920 г. в одном из писем с февогой отмечал: «...Идет совершенно не тот социализм, о котором я думал, а определенный и нарочитый, как какой-нибудь остров Елены, без славы и без мечтаний. Тесно в нем живому, тесно строящему мост в мир невидимый, ибо рубят и взрывают эти мосты из-под ног грядущих поколений». Поэт скорее всего предвидел, что Советская власть, в отличие от царской, отнюдь не удовлетворится лишней мерой муки и пшена, а, достигши силы, сможет выжать из крестьян все соки (так и про
изошло в коллективизацию, уже после самоубийства Есенина). Потому-то, подобно героине поэмы, на красный флаг смотрел не только с радостью (революцию, давшую землю крестьянам, Есенин приветствовал), но и с все возрастающим страхом.