. Борьба общественного и личного была извечным вопросом всей русской литературы XVIII-XIX веков. Поэты-классицисты утверждали приоритет гражданского. Вступая с ними в полемику, Жуковский вносит в поэзию лирическую струю. Его стихи приобретают личностную окраску, как все свойственное романтизму, и делят всю русскую поэзию на интимную, “погруженную” во внутренний мир, и общественную, обращенную к миру внешнему.
Но “жизнь и поэзия - одно” (Жуковский), поэтому, несомненно, темы, вопросы, задачи, которые поднимали поэты обоих направлений (назовем их так), прежде всего волновали их самих. И оценка того или иного чувства или действия всегда была дана глазами самого автора. После Жуковского поэзия становится “самою лучшею биографию” поэтов.
Стихотворения Пушкина “Деревня” и “Вновь я посетил...” разделяют шестнадцать лет. Духовную биографию поэта принято делить на несколько периодов. Конечно, эти стихотворения принадлежат к разным: “Деревня” (1819 год) - петербургский; “Вновь я посетил...” (1835 год) - зрелые годы. Сам Пушкин признается:
...и много
Переменилось в жизни для меня...
Итак, рассмотрим на примере этих стихотворений эволюцию Пушкина-поэта, Пушкина-гражданина и Пушкина-человека.
Интересен жанр стихотворений. В “Деревне” молодой Пушкин экспериментирует, соединяя два жанра (элегию и политическую сатиру), тем самым разделяя все произведение на две части. В первой чувствуется большое влияние традиций пейзажной обрисовки Жуковского: природа гармонична, это единая мировая душа.
Как тихая твоя гармония приятна. (Жуковский)
Приют спокойствия, трудов и вдохновенья. (Пушкин)
Слово “тихий” проходит у Жуковского лейтмотивом через все произведения как покой, тишина души, поэтому и у Пушкина природа - “пустынный уголок” “спокойствия”.
Стихотворение “Вновь я посетил...” по жанру представляет собой элегию. Здесь тоже слышны мотивы Жуковского: мотив дороги (“вновь я посетил”), изгнанничества (“изгнанником провел...”), воспоминаний (“минувшее меня объемлет живо”), утраты (“уже старушки нет”)... “Неведомые воды” Пушкина созвучны с “морем”, символом души, у Жуковского. Причем в обоих стихотворениях Пушкин соединяет себя с природой. Так, променяв “порочный двор” на “мирные дубравы”, лирический герой оказывается не только на лоне природы, но и “погружается” в себя, в свой собственный духовный мир. Может быть, поэтому при описаниях природы слово “я” встречается в “Деревне” четыре раза, а во “Вновь я посетил...” - одиннадцать. “Я - твой! Я - здесь!” - восклицает поэт в “Деревне”; “Я в этих рощах”, - вторит он в другом стихотворении.
Вообще оба стихотворения построены так: сначала описание “уголка” земли (кстати, одного и того же - Михайловского), а затем переход к отвлеченным мыслям. Каков же образ природы в обоих стихотворениях? Несомненно, пейзаж Пушкина психологический, его слова в ассоциативном восприятии есть не что иное, как намек на чувства. Причем лирический герой и природа едины и составляют общий образ единого творения. Так, в стихотворении “Деревня” “тишина полей” знаменует душевное спокойствие, “темный сад” можно воспринимать как символ души...
Но “...десять лет ушло с тех пор”... Поэтому-то в стихотворении “Вновь я посетил...” возникает мотив перемен (“иные берега, иные волны”), причем сам поэт замечает, что переменился и он. И вновь с помощью образов природы и мотива единения человека с ней поднимается тема “неумолимого течения времени”. Кстати, Пушкин затрагивает ее еще в “Деревне”, но не останавливает на ней своего внимания. Причем важно заметить, что во втором стихотворении Пушкин ни разу не употребляет слова “здесь” и “везде”, коих огромное количество можно встретить в “Деревне”. Возможно, что такое отсутствие значимо, ибо знаменует непостоянство сегодняшнего дня.
Итак, какие же происходят перемены?
Здесь вижу двух озер лазурные равнины,
Где парус рыбаря белеет иногда.
(“Деревня”)
Оно синея стелется широко;
Через его неведомые воды
Плывет рыбак и тянет за собой
Убогий невод.
(“Вновь я посетил...”)
Несомненно, первое описание озер более оптимистично как на лексическом (“лазурные”, “белеет”, “парус”), так и на фонетическом (обилие звонких, сонорных согласных и гласного [а], знаменующего необъятность и широту) уровнях; тогда как второе описание имеет более приглушенную окраску звуков (глухие [с], [ш], [ч] - создают впечатление движения волны и шум ветра). В символическом плане возможно, что озера в обоих стихотворениях есть символ самой жизни, мистическая река, через “неведомые воды” которой можно попасть в загробный мир. И если в “Деревне” парус рыбаря (может быть, это и есть перевозчик душ Харон) мелькает изредка, то во “Вновь я посетил...” рыбак тянет свой убогий невод постоянно. Раскрытию этого плана стихотворений помогает звукопись (гласный [у] знаменует тоску и потерю).
Кстати, созвучна с этим пониманием жизни - реки и метафора в стихотворении “Деревня”: “где льется дней моих невидимый поток” (курсив мой. - А. П.).
Интересны и дальнейшие описания:
Мельницы крилатые... (“Деревня”)
Скривилась мельница, насилу крылья
Ворочая при ветре...
(“Вновь я посетил...”)
Во втором описании уже не видно следов “довольства и труда”. Причем в первом стихотворении Пушкин намеренно смягчает дрожащий [р] гласным [и], тогда как во втором - ставит слово “крылья” (с [ы]) последним в строке. Вновь звукопись раскрывает авторское отношение и замыс
ел.
Важно в этом смысле и еще одно сравнение:
Вдали рассыпанные хаты... (“Деревня”)
По берегам отлогим рассеяны деревни...
(“Вновь я посетил...”)
Вроде бы метафора тематически повторяется (“рассыпанные” - “рассеяны”), но сам звуковой состав последней (особенно исчезновение двойного “н”) создает образ “обеднения” и утрат. Интересно, что во втором стихотворении появляется слово “деревни”, тогда как в первом оно ни разу не употребляется.
Итак, все вроде бы прежнее, но все другое... Другое и отношение Пушкина к жизни. Стихотворение “Деревня” входит в вольнолюбивую лирику поэта. Действительно, Пушкин поднимает в нем тему свободы (в первой части: это прежде всего внутренняя свобода, свобода творчества, во второй - свобода общественная, “свобода Родины”). И если в первой части поэт предстает уединенным философом, то во второй он устремлен в будущее.
“Увижу ль я?..” - оптимистически восклицает он.
В стихотворении “Вновь я посетил...” главной темой, как уже было сказано, становится тема неумолимого времени, которое-то и не дает свободы человеку. К этому периоду своей жизни Пушкин уже понимает невозможность абсолютной свободы. Свободна лишь сама жизнь. Может быть, поэтому во втором стихотворении поэт не использует ни одного вопроса, в отличие от “Деревни”, ибо уже знает ответы на них.
Интересно, что в обоих стихотворениях Пушкин использует разностопный пиррихированный ямб (семантика разговорной речи, непредсказуемости жизни и размышлений). Такая ритмическая свобода символизирует как саму тематику произведений, так и свободу природы, души и времени.
Оба стихотворения построены на антитезе. На лексической (“лоно счастья, забвенья” и “ужасная мысль”, “толпа” и “народ”: “прежде” и “незнакомое”, “младое”), фонетической, интонационной (сложный синтаксис второй части “Деревни” и появление восклицаний во второй части “Вновь...”), ассоциативной и смысловой.
Важно заметить, что рифма в стихотворении “Деревня” непостоянна (то кольцевая, то парная, то перекрестная), в основном встречается чередование мужских и женских клаузул - семантика любви и непредсказуемости жизни, - хотя есть и “стыковки” мужских - семантика стремления к свободе. Может быть, поэтому первая и последняя строчки как бы чередуются (мужская-мужская), образуя общую кольцевую композицию. Во “Вновь...” рифмовки как таковой нет и вовсе, как нет и разделения на строфы (только разделение частей), есть лишь укороченные и прерванные строки, тоже символизирующие невозможность ограничения времени. Не соблюдено даже какое-либо определенное чередование клаузул (чаще всего встречается женская-женская). Причем в конец строчки поставлено самое важное слово, следовательно, можно говорить о тематическом чередовании. В “Деревне” рифма в основном точная “уголок” - “поток”), но есть и ассонанс (“угрюмый” - “думы”) и тематическая (“во мне” - “глубине”, “дар” - “жар”)...
Фигура эллипса и инверсия в обоих произведениях создают образ разнообразия жизни. Особенно часто встречается инверсия во “Вновь я посетил...” (“переменился я”, “жил я”, “не слышу я”), которая, чередуясь с обыкновенным порядком слов (“я сиживал”, “я проезжал”), рисует жизнь, “ставящую” человека в самые различные ситуации.
Если просчитать словарь стихотворений, то можно заметить, что чаще всего употребляются эпитеты (“лесистый” холм, “златые” нивы, “убогий” невод, “пустынный” уголок, “влажные” берега, “полосатые” нивы, “угрюмый” сон), затем существительные и, наконец, глаголы. Во второй части “Деревни”, написанной в традициях XVIII века, эпитеты становятся оценочными (“убийственный позор”, “барство дикое”, “бесплодный жар). Да и само звучание стихотворения приобретает более напряженную окраску: “Но мысль ужасная здесь душу омрачает”. Игра звуков ([у], [ы]; [ж] [з'д], [д] [ш]) и корень слова “омрачает” (мрак), возникающий в нашем сознании, создают впечатление действительного “ужаса”.
Если в связи с первой частью “Деревни” мы говорили о влиянии лирики Жуковского, то вторая часть - это безусловно подражание Ломоносову и Державину. Отсюда использование приемов синекдохи (“покорствуя бичам”), гиперболы (гиперболично все описание), прифраза (“тягостный ярем до гроба все влекут”, “прекрасная Заря”), аллегории (“неумолимый владенец”) и олицетворение отвлеченных понятий (“Позор”, “Судьба”, “Закон”, “Рабство”, “Заря”...). Анафера создает решительную интонацию.
И Рабство, падшее по манию царя,
И над отечеством Свободы просвященной...
Вторая же часть “Вновь я посетил...” написана собственно в пушкинских традициях. Интересна созвучность слов в середине каждой строчки (младое - незнакомое; могучий - поздний; старую- главу...), создающая образ гармонии, гармонии лирического героя с самим собой, с прошлым и будущим. Сравним с “Деревней”, где “сердце” и “ум” “не в ладу” у лирического героя (различное восприятие свободы).
Если согласиться, что “существо поэтической техники состоит в периодических возвратах”, то таким повтором в обоих стихотворениях станет мотив перемен. Так, меняется жизнь лирического героя на лоне природы в первой части “Деревни”, жаждет изменений он во второй; стихотворение же “Вновь я посетил...” все настроено на этом мотиве.
Повторяются тематически и многие метафоры (“уголок земли” - “уголок”, “равнины” - “стелется широко”), создавая при этом таинственное мерцание Смысла.
Итак, можно сделать вывод: меняется не только все мировоззрение Пушкина, но на протяжении этих шестнадцати лет оттачивается и мастерство его как поэта и художника...
Важно в этом смысле и еще одно сравнение:
Вдали рассыпанные хаты... (“Деревня”)
По берегам отлогим рассеяны деревни...
(“Вновь я посетил...”)
Вроде бы метафора тематически повторяется (“рассыпанные” - “рассеяны”), но сам звуковой состав последней (особенно исчезновение двойного “н”) создает образ “обеднения” и утрат. Интересно, что во втором стихотворении появляется слово “деревни”, тогда как в первом оно ни разу не употребляется.
Итак, все вроде бы прежнее, но все другое... Другое и отношение Пушкина к жизни. Стихотворение “Деревня” входит в вольнолюбивую лирику поэта. Действительно, Пушкин поднимает в нем тему свободы (в первой части: это прежде всего внутренняя свобода, свобода творчества, во второй - свобода общественная, “свобода Родины”). И если в первой части поэт предстает уединенным философом, то во второй он устремлен в будущее.
“Увижу ль я?..” - оптимистически восклицает он.
В стихотворении “Вновь я посетил...” главной темой, как уже было сказано, становится тема неумолимого времени, которое-то и не дает свободы человеку. К этому периоду своей жизни Пушкин уже понимает невозможность абсолютной свободы. Свободна лишь сама жизнь. Может быть, поэтому во втором стихотворении поэт не использует ни одного вопроса, в отличие от “Деревни”, ибо уже знает ответы на них.
Интересно, что в обоих стихотворениях Пушкин использует разностопный пиррихированный ямб (семантика разговорной речи, непредсказуемости жизни и размышлений). Такая ритмическая свобода символизирует как саму тематику произведений, так и свободу природы, души и времени.
Оба стихотворения построены на антитезе. На лексической (“лоно счастья, забвенья” и “ужасная мысль”, “толпа” и “народ”: “прежде” и “незнакомое”, “младое”), фонетической, интонационной (сложный синтаксис второй части “Деревни” и появление восклицаний во второй части “Вновь...”), ассоциативной и смысловой.
Важно заметить, что рифма в стихотворении “Деревня” непостоянна (то кольцевая, то парная, то перекрестная), в основном встречается чередование мужских и женских клаузул - семантика любви и непредсказуемости жизни, - хотя есть и “стыковки” мужских - семантика стремления к свободе. Может быть, поэтому первая и последняя строчки как бы чередуются (мужская-мужская), образуя общую кольцевую композицию. Во “Вновь...” рифмовки как таковой нет и вовсе, как нет и разделения на строфы (только разделение частей), есть лишь укороченные и прерванные строки, тоже символизирующие невозможность ограничения времени. Не соблюдено даже какое-либо определенное чередование клаузул (чаще всего встречается женская-женская). Причем в конец строчки поставлено самое важное слово, следовательно, можно говорить о тематическом чередовании. В “Деревне” рифма в основном точная “уголок” - “поток”), но есть и ассонанс (“угрюмый” - “думы”) и тематическая (“во мне” - “глубине”, “дар” - “жар”)...
Фигура эллипса и инверсия в обоих произведениях создают образ разнообразия жизни. Особенно часто встречается инверсия во “Вновь я посетил...” (“переменился я”, “жил я”, “не слышу я”), которая, чередуясь с обыкновенным порядком слов (“я сиживал”, “я проезжал”), рисует жизнь, “ставящую” человека в самые различные ситуации.
Если просчитать словарь стихотворений, то можно заметить, что чаще всего употребляются эпитеты (“лесистый” холм, “златые” нивы, “убогий” невод, “пустынный” уголок, “влажные” берега, “полосатые” нивы, “угрюмый” сон), затем существительные и, наконец, глаголы. Во второй части “Деревни”, написанной в традициях XVIII века, эпитеты становятся оценочными (“убийственный позор”, “барство дикое”, “бесплодный жар). Да и само звучание стихотворения приобретает более напряженную окраску: “Но мысль ужасная здесь душу омрачает”. Игра звуков ([у], [ы]; [ж] [з'д], [д] [ш]) и корень слова “омрачает” (мрак), возникающий в нашем сознании, создают впечатление действительного “ужаса”.
Если в связи с первой частью “Деревни” мы говорили о влиянии лирики Жуковского, то вторая часть - это безусловно подражание Ломоносову и Державину. Отсюда использование приемов синекдохи (“покорствуя бичам”), гиперболы (гиперболично все описание), прифраза (“тягостный ярем до гроба все влекут”, “прекрасная Заря”), аллегории (“неумолимый владенец”) и олицетворение отвлеченных понятий (“Позор”, “Судьба”, “Закон”, “Рабство”, “Заря”...). Анафера создает решительную интонацию.
И Рабство, падшее по манию царя,
И над отечеством Свободы просвященной...
Вторая же часть “Вновь я посетил...” написана собственно в пушкинских традициях. Интересна созвучность слов в середине каждой строчки (младое - незнакомое; могучий - поздний; старую- главу...), создающая образ гармонии, гармонии лирического героя с самим собой, с прошлым и будущим. Сравним с “Деревней”, где “сердце” и “ум” “не в ладу” у лирического героя (различное восприятие свободы).
Если согласиться, что “существо поэтической техники состоит в периодических возвратах”, то таким повтором в обоих стихотворениях станет мотив перемен. Так, меняется жизнь лирического героя на лоне природы в первой части “Деревни”, жаждет изменений он во второй; стихотворение же “Вновь я посетил...” все настроено на этом мотиве.
Повторяются тематически и многие метафоры (“уголок земли” - “уголок”, “равнины” - “стелется широко”), создавая при этом таинственное мерцание Смысла.
Итак, можно сделать вывод: меняется не только все мировоззрение Пушкина, но на протяжении этих шестнадцати лет оттачивается и мастерство его как поэта и художника...