Первый том поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души» была начата в 1842 году. Она мыслилась автором как огромное эпическое произведение, имеющее своею целью «объять всю Русь». До нас дошел только первый том этого произведения и отдельные главы второго. О значении поэмы Гоголь писал А. О. Смирновой в 1845 году: «Вовсе не губерния, и не несколько уродливых помещиков, и не то, что им приписывают, есть предмет «Мертвых душ». Это пока еще тайна, которая должна быть вдруг, к изумлению всех (ибо ни одна душа из читателей не догадалась), раскрыться в последующих томах» (т. 6, с. 78).
В поэме Гоголь сумел выставить наружу всю пошлость пошлого человека, а в последующих томах он хотел изобразить духовное возрождение своих героев. В «Четырех письмах по поводу «Мертвых душ» он писал, что «русского человека испугала его ничтожность более, чем все его пороки и недостатки» (т. 6, с. 78). Автор хотел, чтобы его поэма была полезна и для читателей, и для него самого. Изображая пошлость и убожество своих героев, он хотел, чтобы читатели обратились бы на самих себя и увидели бы собственные недостатки. О себе он писал: «Никто из читателей моих не знал того, что, смеясь над моими героями, он смеялся надо мной» (т. 6, с. 78). И далее: «Я уже от многих своих гадостей избавился тем, что передал их своим героям» (т. 6, с. 81).
Однако Гоголь передал своим героям «Мертвых душ не только свои пороки и недостатки. Несмотря на эпичность и широту этого произведения, в нем отразилось множество личных черт автора.
В «Мертвых душах» ярко выразилось автобиографическое начало. В «Четырех письмах по поводу «Мертвых душ» Гоголь так писал об этом произведении: « ‹…› герои мои потому близки душе, что они из души; все мои последние сочинения — история моей собственной души» (т. 8, с. 77). Замысел «Мертвых душ» тоже связан с биографией писателя — по мнению Б. Н. Скворцова , история с покупкой мертвых душ, описанная в поэме, произошла на родине Гоголя. Дальний его родственник Пивинский устроил такую аферу. Гоголь писал в «Авторской исповеди», что сюжет «Мертвых душ» дал ему Пушкин, но случай с Пивинским был ему также, наверное, известен.
Б. Н. Скворцов в своей брошюре «Личные источники «Мертвых душ», написанной на нашу тему указывает четыре вида «личных источников»: собственно автобиографические, наблюдения над характерами близких и знакомых ( в третьем письме по поводу «Мертвых душ» Гоголь писал:
«Тут, кроме моих собственных, есть даже черты многих моих приятелей, есть и твои» (т. 6, с. 79).
Третий источник — это черты быта, подмеченные автором, и четвертый — материал, сообщенный другими. Об автобиографичности своих героев автор писал в «Четырех письмах по поводу «Мертвых душ» — «С этих пор я стал наделять своих героев сверх их собственных гадостей моей собственной дрянью. Вот как это делалось: взявши дурное свойство мое, я преследовал его в другом званье и на другом поприще, старался себе изобразить его в виде смертельного врага» (т. 6, с. 78). В письме к А. О. Россет от 15 апреля 1847 года Гоголь писал о том, что если у него не найдется достаточно материала, то в «Мертвых душах» на место людейи высунется его собственный нос» . На основании слов самого автора, Б. Н. Скворцов писал: «… Мы не ограничимся установлением наличности в героях «Мертвых душ» одной лишь «дряни» и «гадости» автора, а вообще — всех его черт, какие только возможно установить. Было в характере Гоголя что-то и маниловское, и чичиковское, и даже ноздревское»
Образцом маниловщины с ея «именинами сердца» Скворцов считал ранние письма Гоголя, особенно — письмо от 1 октября 1824 года, где он поздравляет мать с днем Ангела (Позвольте, дражайшая маминька! Позвольте поздравить вас с днем Ангела вашего, с сим блаженнейшим днем для каждого нежного и благодарного сына. Ваша родительская любовь и нежность, ваши благодеяния, ваши о мне попечения, — все сие побуждает меня приняться за перо, чтоб изъявить вам свою благодарность» (т. 9, с. 9). Скворцов отмечал, что Чичиков, как и Гоголь, имел страсть к приобретению чернильниц, вазочек, пресс-папье… . Эту черту отмечал в своих воспоминаниях о писателе Л. Арнольди: «Гоголь очень любил и ценил хорошие вещи и в молодости, как сам он мне говорил, имел страстишку к приобретению разных ненужных вещиц: чернильниц, вазочек, пресс-папье и проч.» . В «Мертвых душах» отразилась также привычка Гоголя, переданная героям многих его произведений, узнавать многое через слуг. Л. Арнольди вспоминал об этом: « Покуда мы обедали, он все время разговаривал с половым, расспрашивая его, откуда он, сколько получает жалованья, где его родители, кто чаще других заходит к ним в трактир, какое кушанье больше любят чиновники в Малоярославце и какую водку употребляют, хорош ли у них городничий и тому подобное. Расспросил о всех живущих в городе и близ города …» . Прием разузнавать все нужное среди слуг использовался в «Ревизоре», в «Игроках». Чиновники города NN узнавали о Чичикове «посредством лакейских знакомств».
Б. Н. Скворцов считал, что физиологический облик Чичикова — совершенно противоположный Гоголю. Гоголь писал в поэме: «Автор должен признаться, что весьма завидует аппетиту и желудку такого рода людей» (т.5, с. 59). По воспоминаниям П. А. Анненкова, Гоголь страдал бессонницей, приступами слабости, и никогда не отличался особенным здоровьем. В поэме отразилось и душевное состояние автора. Б. Н Скворцов писал: «Проследим теперь, как отразилось в «Мертвых душах» душевное состояние Гоголя, какой след передуманное им и пережитое оставило на страницах знаменитой поэмы» . Преобладающее настроение первой части — грустное, одна из причин которого — боязнь наступающей преждевременной старости. Об этом Гоголь писал в письме к А. С. Данилевскому от 5 февраля 1839 года нового стиля: «Мы приближаемся с тобою с (Высшие Силы! Какая это тоска!) к тем летам, когда уходят на дно глубже наши живые впечатления и когда наши ослабевающие силы, увы, часто не в силах вызвать их наружу … . Пусть мы будем иметь хотя несколько минут, в которые будем свежи и молоды» (т. 9, с. 122-123). Начало шестой главы поэмы перекликается со строками этого письма — «Прежде, давно в лета моей юности…» (т. 5, с.103).
Душевное состояние после разлуки с Жуковским отразилось в одиннадцатой главе первого тома поэмы. В письме к Жуковскому Гоголь описывал опустевшую комнату: «Мне все кажется, что из нее кто-то на минуту выехал или выезжает, что наполовину уложенный чемодан стоит посередине, по всем углам клоки об
При описании дома Собакевича Гоголь изображал то, что было близко и ему самому: «Было заметно, что при постройке его зодчий беспрестанно боролся со вкусом хозяина. Зодчий был педант и хотел симметрии, хозяин - удобства…» (т. 5, с.88). В 1830 году Гоголь был вовлечен в хлопоты по поводу дома в Васильевке, он заботился о том, чтобы было соблюдено как можно больше экономии и вместе с тем, чтобы дать постройкам лучший вид.
Третий вид источников — детские воспоминания Гоголя. Так, пруд в деревнях Манилова и Петуха напоминают пруд в Васильевке посреди сада. В «Мертвых душах» нашли отражение те случаи, которые происходили в жизни Гоголя и были замечены им и некоторыми из его современников. Так, в первой главе поэмы в описании города, который отправился посмотреть недавно приехавший Павел Иванович Чичиков, есть следующая деталь: «Кое-где просто на улице стояли столы с орехами, мылом и пряниками, похожими на мыло…» (т.5, с.14).
С. Т. Аксаков вспоминал случай, произшедший с Гоголем: «не помню, где-то предлагали нам купить пряников. Гоголь, взявши один из них, начал с самым простодушным видом и серьезным голосом уверять продавца, что это не пряники; что он ошибся и захватил как-нибудь куски мыла вместо пряников, что и по белому их цвету это видно, да и пахнут они мылом, что пусть он сам отведает и что мыло стоит гораздо дороже, чем пряники. Продавец сначала очень серьезно и убедительно доказывал, что это точно пряники, а не мыло, и, наконец, рассердился» .
Большое значение для «Мертвых душ» имеют детские воспоминания Гоголя. В описании сада, окружавшего дом Манилова, отразились пейзажи Васильевки, близкие Гоголю с детства. Василий Афанасьевич Гоголь, отец писателя, разбил в парке аллеи и клумбы, у него были беседки и грот. Некоторым из них он давал названия: аллея «Долина спокойствия», беседка «Мечта»…
Гоголь описывал усадьбу Манилова: «…были разбросаны по-английски две-три клумбы с кустами сиреней и желтых акаций; пять-шесть берез небольшими купами кое-где возносили свои мелколистные жиденькие вершины. Под двумя из них видна была беседка с плоским зеленом куполом, деревянными голубыми колоннами и надписью: «Храм уединенного размышления» (т. 9, с. 124). По мнению исследователя творчества Гоголя В. И. Шенрока , в основу изображений дорог, по которым путешествовал Чичиков, и дорожных впечатлений легли путевые впечатления автора во время поездок в Нежин, где учился Гоголь, и обратно в Васильевку. Шенрок так писал об этом: «Искренние, в высшей степени прочувствованные воспоминания Гоголя о детстве в начале шестой главы «Мертвых душ» и особенно о поездках и о дороге имеют, несомненно весьма важное автобиографическое значение. Всего важнее в этом смысле следующие слова его после длинного перечисления предметов и людей, привлекавших его внимание: «я уносился мысленно за ними, в бедную жизнь их». В поэме Гоголь говорил о дороге: «А сколько родилось в тебе чудных замыслов, поэтических грез, сколько перечувствовалось дивных впечатлений !» (т. 5, с. 203). Шенрок считал, что «известная доля этих впечатлений накопилась в чутком детском возрасте и несомненно, т гда развивалась восприимчивостьлк ним, а равно «странное созвучие впечатлениям длинной дороги зародилось, наверное, еще очень рано» .
В 1821 году Гоголь был принят в Нежинскую гимназию высших наук. Многое из того, что он видел там и слышал, оставило глубокий отпечаток в его душе, многое отразилось потом в его произведениях. П. А. Кулиш писал о Гоголе того периода: « Маленькие злые, ребяческие проказы были в его духе, и то, что он рассказывает в «Мертвых душах» о гусаре, списано с натуры» . В поэме Гоголь сравнивал положение чиновников, приведенных в замешательство дамами губернского города, с положением школьника, «которому сонному товарищи, вставшие пораньше, сунули в нос гусара, то есть бумажку, наполненную табаком.
Потянувши впросонках весь табак к себе со всем усердием спящего, он пробуждается вскакивает ‹…›и потом уже различает озаренные косвенным лучом солнца стены, смех товарищей, скрывшихся по углам, и глядящее в окно наступившее утро, с проснувшимся лесом, звучащим тысячами птичьих голосов, и с осветившеюся рекою, там и там пропадающею блещущими загогулинами тонких тростников …» (т. 9, с. 173). П. А Кулиш. в своем «Опыте биографии Н. В. Гоголя» писал, что эти «блестящие загогулины между тонких тростников» живо напоминают тому, кто знает местность Нежинского Лицея, протекающую мимо него тихую, поросшую камышами речку, а проснувшийся лес, звучащий тысячами птичьих голосов, есть не что иное, как тенистый обширный сад Лицея, похожий на лес.» . В конце шестой главы, Чичиков, возвращаясь от Плюшкина в гостиницу, слышит «те слова, которые вдруг обдадут, как варом, какого-нибудь замечтавшегося двадцатилетнего юношу» (т. 5, с. 122), автор в образе «замечтавшегося двадцатилетнего юноши», который «в небесах и к Шиллеру заехал в гости» (т. 5, с. 122), изобразил своего нежинского приятеля Н. В. Кукольника . Кукольник увлекался тогда шиллеровскими драмами, и Гоголь прозвал его «Возвышенным». В то время увлекался Шиллером и Гоголь. В апреле 1827 года он писал матери из Нежина, что за «Шиллера» заплатил немалые то тем временам деньги — сорок рублей. В начале седьмой главы поэмы он рассуждает о двух разных писателях. В первом, который «из великого омута ежедневно вращающихся образов избрал одни немногие исключения, который не изменял ни разу возвышенного строя своей лиры ‹…› и, не касаясь земли весь повергался в свои далеко отторгнутые от нее и возвеличенные образы» (т. 5, с. 123), угадывается образ Шиллера. Однако в поэме звучит уже критическое к нему отношение: «Он окурил упоительным куревом людские очи; он чудно польстил им, сокрыв печальное в жизни, показав им прекрасного человека» (т. 5, с. 123). Ему противопоставляется «судьба писателя, дерзнувшего вызвать наружу все, что ежеминутно перед очами и чего не зрят равнодушные очи, — всю страшную, потрясающую тину мелочей, опутавших нашу жизнь, всю глубину холодных, раздробленных повседневных характеров, которыми кишит наша земная, подчас горькая и скучная дорога…» (т. 5, с. 123). Скорее всего, говоря об этом писателе, Гоголь думал о себе.