Гоголь писал: «...комедия должна вязаться сама 428 литература собою, всей своей массою, в один большой, общий узел. Завязка должна обнимать все лица, а не одно или два, — коснуться того, что волнует, более или менее, всех действующих. Тут всякий герой; течение и ход пьесы производят потрясение всей машины...» Именно такова завязка «Ревизора». Причем вовлеченность в действие сразу многих лиц, объединенных общностью реакции на известие о прибытии ревизора, воспроизводится с необычным динамизмом. Для уездных чиновников петербургский ревизор — это прежде всего высокий чин. Документы свидетельствуют: ревизии осуществляли, как правило, сенаторы или флигель-адъютанты. Отсюда двойная власть ревизора: его собственного высокого чина и еще более высокого у тех, кто посылает ревизовать. Если прибавить к этому местное, уездное чинопочитание, можно представить, в какой атмосфере формировалась психология провинциального обывателя.
«Электричество чина» в таких условиях и рождало «силу всеобщего страха» в уездном городе. Городничий боится Хлестакова, но и Иван Александрович в таком же страхе перед уездным градоначальником. Суетливость городничего перед Хлестаковым, его затянувшееся заблуждение насчет истинной сановной ценности «елистратишки», а с другой стороны, поразительные метаморфозы Ивана Александровича — от униженной проси- тельности тона до наглого, беззастенчивого фанфаронства — все истинная человеческая и художественная правда.
Гоголь гениально угадал те, пользуясь выражением Щедрина, «готовности», которые есть или могут быть в человеческой натуре. Готовность к слепой вере, готовность к мимикрии, ко всему, чего требует среда. А уездная среда требует, чтобы столичная «штука» возвышалась над нею, и Хлестаков радостно идет навстречу подобному желанию. И чисто хлестаковская бесшабашность, безудержное вранье — все сходит с рук герою, ибо среда уже покорена мимикрией Ивана Александровича, быстро сумевшего ей «соответствовать» в деталях бытового поведения, а с другой стороны — исступленно жаждет фантастического сочинительства (в нем — вера и мечта маленького уездного человека).
Гоголь именно так характеризовал Хлестакова. «Он разговорился, никак не зная с начала разговора, куда поведет его речь. Темы для разговоров ему дают выведывающие. Они сами как бы кладут ему все в рот и создают разговор». Хлестаков плывет по течению, образованному уездным страхом и восторгом перед столичной персоной. «Ревизор» был той комедией, где выведены на сцену «русские характеры». Плуты были высмеяны, но, кроме этого, были вскрыты общественные пороки, порожденные самодержавно-крепостническим строем. Взяточничество, казнокрадство, лихоимство, распространенные среди правительственных чиновников, были с такой яркостью и убедительностью показаны Гоголем, что его «Ревизор» приобрел силу документа, обличающего существующий строй не только времен Гоголя, но и всей дореволюционной эпохи.
К художественным достоинствам комедии должен быть также отнесен «небывалый, неслыханный по естественности язык, отроду еще никому не известный юмор». Язык действующих лиц во многих отношениях примечателен.
Каждый говорит языком своего времени и своей среды, и вместе с тем он отличен у каждого. Язык купцов или слесарши Пошлепкиной, речь судьи, «прочитавшего пять или шесть книг», охотника «на догадки», который «каждому слову своему дает вес», скороговорка двух городских сплетников Бобчинского и Добчинского, отрывистая речь Хлестакова, слова которого «вылетают из уст его совершенно неожиданно», дают представление об индивидуальности каждого.
При этом Гоголь подробно объясняет, как говорит каждое действующее ли
Хлестаков, испугавшись приезда городничего, «сначала немного заикается, но к концу речи говорит громко». Или, посылая Осипа за обедом, сначала «говорит громким и решительным голосом» и, наконец, «голосом вовсе не решительным и не громким, очень близким к просьбе».
Если же добавить к этому, что драматург дал ему фамилию Гибнер, которая на немецком языке не может не вызвать ассоциации с глаголом, означающим «губить», «отравлять», станет ясным, как драматург с необычайной краткостью обрисовал медицинскую помощь своего времени, существовавшую в уездных городах. Городничий «говорит ни громко, ни тихо, ни мало. Его каждое слово значительно», а каждая фраза Хлестакова характеризует свойственную ему «легкость мыслей». Говоря о художественных особенностях «Ревизора», нужно обратить внимание на ремарки, ни одним драматургом ни до Гоголя, ни после него не применявшиеся в таком многообразии и не имевшие того значения, какое придавал им Гоголь.
Ремарки указывают на смену интонаций. Гоголь пользуется техническими ремарками, указывающими на действия героев. Дает автор и распространенные ремарки. Финал последнего действия, заканчивающегося приходом жандарма, сопровождается подробной ремаркой, сообщающей, что все поражены, как громом: «Звук изумления единодушно излетает из дамских уст», и «вся группа, вдруг переменивши положение, остается в окаменении». Мало того, далее следует знаменитая ремарка «немой сцены», являющаяся единственной в мировой драматургии.
Дана подробная и точная мизансценировка, указывающая, где и как стоит каждое действующее лицо. Кто превратился «в вопросительный знак», кто наклонил голову «несколько набок», как будто к чему-то прислушиваясь, а «судья с растопыренными руками, присевший почти до земли и сделавший движение губами», словно «хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!»
А городничий «посередине в виде столба с распростертыми руками и закинутою назад головою». Отмечены даже разинутые рты и выпученные глаза Добчинского и 431 Бобчинского и выражение лиц «трех дам» и «прочих гостей»... Эта ремарка, заканчивающаяся указанием, что «полторы минуты окаменевшая группа сохраняет такое положение», является, конечно, подлинно режиссерским описанием финальной сцены. Гоголь, отвечая на упреки, что в пьесе нет ни одного положительного лица, писал: «Мне жаль, что никто не заметил честного лица, бывшего в моей пьесе... Это честное, благородное лицо был — смех». Поясняя «происхождение» «Ревизора», Гоголь говорит: «Я решил собрать все дурное, какое я только знал, и за одним разом над всеми посмеяться». Но смех его был своеобразным: он умел «озирать жизнь сквозь видимый миру смех и незримые, неведомые ему слезы».
Смеясь над отрицательными явлениями жизни, Гоголь заставляет задуматься над ними, понять всю их зловредность и постараться от них избавиться. Во всяком случае, его «Ревизор» не мог не сыграть очень большой роли в развитии общечеловеческого самосознания. Белинский утверждал, что в «Ревизоре» «нет сцен лучших, потому что нет худших, но все превосходны, как необходимые части, художественно образующие собою единое целое, округленное внутренним содержанием, а не внешнею формою, и потому представляющее собой особый и замкнутый в самом себе мир».