В комедии много раз кряду повторяя в различных вариантах глаголы «надувать» и «лгать» и существительное «ложь» и «лгун», Гоголь поясняет актерам характер лганья Хлестакова: «Хлестаков вовсе не надувает; он не лгун по ремеслу; он сам позабывает, что лжет»; «и говоря ложь, выказывает именно в ней себя таким, как есть»; «у нас актеры совсем не умеют лгать»; «они воображают, что лгать значит нести болтовню»; «лгать значит говорить ложь тоном так близким к истине»; «здесь-то заключается именно всё комическое лжи»; «Хлестаков лжет вовсе не холодно»; «он лжет с чувством». После того как в устах Дюра ложь Хлестакова прозвучала холодно и тривиально, Гоголь счел необходимым подчеркнуть естественность и наивность лжи Хлестакова: «он лжет с чувством, в глазах его выражается наслаждение…». «Это вообще лучшая и самая поэтическая минута в его жизни - почти род вдохновения».
Ведь только такая ложь могла стать правдоподобной, захватить, внушить доверие чиновникам, которые неожиданно для себя оказались вовлеченными в вдохновенную импровизацию Хлестакова, в которой не было ничего заранее продуманного, подготовленного или преднамеренного.
Тонкими, но отчетливыми штрихами набрасывает Гоголь портрет своего Хлестакова. В нем «ничего не должно быть означено резко», а вместе с тем он имеет «много качеств, принадлежащих людям, которых свет не называет пустыми». «Он даже хорошо иногда держится, даже говорит иногда с весом», но тогда, когда «требуется или присутствие духа, или характер, выказывается его отчасти подленькая, ничтожная натура». Гоголь объясняет трудности воплощения образа Хлестакова тем, что «черты роли Хлестакова слишком подвижны, более тонки и потому труднее уловимы», в лице его имеется множество «разнородных движений», актер получает возможность проявить в этой роли «все разнообразные стороны своего таланта». В «Отрывке…» Гоголь пишет, какое широкое обобщение дает он в этом образе: «всякий хоть на минуту, если не на несколько минут, делался или делается Хлестаковым».
Образ Хлестакова в «Отрывке…» раскрыт широко и многообразно. Прежде всего, не сказано еще о том, что породило это лицо, создало почву, на которой он вырос, не сказано о той силе всеобщего страха, которая «создала из него замечательное комическое лицо. Страх, отуманивший глаза всех, дал ему поприще для комической роли». Нет в «Отрывке…» и знаменательных строк о том, что сами чиновники подсказывают Хлестакову темы для разговоров, сами они как бы «кладут ему всё в рот и создают разговор», в силу чего умеющий порисоваться пустейший,, ничтожнейший мальчишка, не имеющий «никакого желания надувать» и забывающий сам, что лжет, начинает чувствовать, что «он и в литературе господин, и на балах не последний, и сам дает балы и, наконец, что он государственный человек». Быть может, потому, что Хлестаков совершенно верит в свою ложь, ничуть не сомневается в том, что говорит, ему и верят окружающие.
В образе, который раскрывает актерам Гоголь, есть и черты, свойственные определенному типу людей вообще, общечеловеческие черты. Вдохновенная ложь Хлестакова, которой он захлебывается, наслаждается, рождается без всякого соответствия с реальной жизнью у человека «без царя в голове», и благодаря ней он в собственных глазах и в глазах завороженных слушателей превращается в нечто грандиозное, фантастическое. «Фитюлька», «ничтожество», могущий без зазрения совести неожиданно преобразоваться в несокрушимую силу, стал лицом фантасмагори
В первой черновой редакции, а частично и во второй Хлестаков - мелкий, изворотливый, в какой-то степени жуликоватый вертопрах, мальчишка, напоминает традиционного комедийного хвастуна. Таким выглядит он во втором действии - в беседе с городничим. Сцена эта была сначала написана Гоголем в традиции водевиля или старинной комедии, где каждый из беседующих принимает другого не за то лицо,, каким тот является. В черновых редакциях этого явления второго действия Хлестаков выглядит обыкновенным трусом и хвастуном.
Большой переработке подверглась и сцена вранья в черновых редакциях были места, говорившие об успехах Хлестакова в свете, у дам. В печатных редакциях они заменены рассказами Хлестакова о своих успехах на государственной службе. Так, например, в VI явлении третьего действия во второй редакции был рассказ Хлестакова Анне Андреевне о его поведении в светской гостиной: «Приезжаю я в лучшее общество. Ну, становлюсь в первую пару. Вдруг один из этих молодчиков, знаете, этакие из числа фонфаронов. Только он, смотрю, наступил мне на самую ногу. Извините, говорит, что не каблуком; а я тут же, поворотившись, хлоп его по щеке: извините, говорю, что не кулаком. Во второй черновой редакции в сцене вранья был рассказ Хлестакова о случае в гостинице с куропаткой: «А какой странный со мною анекдот случился во время проезда в гостинице…».
О Хлестакове у Гоголя мелькало множество, порой даже неожиданных мыслей. Так, например, в рассказе Хлестакова о влюбившейся в него графине, приславшей за ним великолепную карету, заметно сходство со сновидениями художника-романтика Пискарева («Невский проспект»).
Гоголь избегает конкретных названий, исключает все то, что является принадлежностью определенного края, местности, города. Он говорит о характерном для всей страны. В своих путешествиях по русским дорогам, в какую бы сторону он ни ехал, Гоголь видел похожие один на другой города (губернские или уездные - безразлично), тот же порядок. Убирая детали и частности, Гоголь подчеркивал, что городишко, о котором он рассказал в своей комедии, такой же, как и другие. Так, например, в первой черновой редакции есть указание, что город, где происходит действие «Ревизора», находится на Украине. Гоголь несомненно знал жизнь украинских губернских городов лучше, чем других.