Но интересоваться всем - значит ничем не интересоваться серьезно, углубленно, систематически, значит все брать только из чужих рук, узнавать с чужих слов, в порядке самообразования на домашнем досуге. Это значит лишь гоняться за всякими новинками- научными, художественными, общественными. При этом «томительная торопливость» ума очень опасна и может привести к поверхностному дилетантству.
Но, однако, «томительность» ума Ольги, видимо, имела другие причины. Она скоро затосковала от этой слишком содержательной жизни и уже «боялась впасть во что-нибудь похожее на обломовскую апатию». Тогда Штольц взялся толковать ей ее состояние. Он тоже применял при этом пышные фразы о порывах «раздраженного ума … за житейские грани», о «расплате за прометеев огонь». Но рассуждениями о том, что они с Ольгой «не Титаны», что они не пойдут «с Манфредами и Фаустами на дерзкую борьбу с мятежными вопросами», Штольц выдал свою ограниченность и раскрыл истинную причину неудовлетворенности Ольги.
Смысл признаний Штольца вполне ясен. «Титаны» - это люди, ведущие активную общественную борьбу. Манфреды и Фаусты люди, берущиеся за решение важнейших идеологических помри сов. При всем своем «строгом понимании жизни» Штольц не способен ни на то, ни на другое. Его материализм лишен политической направленности. Его кругозор не выходит за пределы частных, предпринимательских и семейных интересов. Хозяйственное развитие страны его интересует как дельца, а не как общественного деятеля. «Широкая арена всесторонней жизни», которую обещает ему автор, на поверку оказывается бессистемным усвоением «верхов» различных знаний на досуге, между торговыми сделками.Повествование о жизни с Ольгой, вопреки воле автора; стало средством разоблачения этого «положительного» героя. Но автор, видимо, не сознает этого и в конце романа делает Штольца самоуверенным резонером, разъясняющим основную критическую тенденцию романа. С помощью Штольца он
Так понимает писатель перспективы развития русскою общества. Но объективно его роман имеет другой смысл. Он показывает полное внутреннее вырождение старого русского барства и обреченность крепостнических отношений. Вместе с тем роман обнаруживает, что буржуазные деятели - и не только темные аферисты, по и вполне добропорядочные и культурные предприниматели исторически не могут стать преемниками старого барства, так как они социально ограничены, слабы и не способны взять па себя разрешение коренных вопросов национальной жизни.
С появлением «Обломова» в печати литературная критика не медленно занялась его оценкой. Добролюбов рассмотрел его в свете основного критерия «реальной критики» - критерия верности действительности и показал, где идейная тенденция писателя вытекает из сущности изображаемых, характеров и где она навязана им. В своем истолковании романа Добролюбов еще сильнее и резче раскрыл всю тлетворность влияния крепостнических, отношений на характер помещика. Он разъяснил в этом влиянии такую сторону, которую автор недостаточно подчеркнул: «нравственное рабство» Обломова, его полную зависимость от воли и даже своеволия крепостного слуги Захара. Критик вполне убедительно опроверг тенденциозные попытки писателя выдать Обломова за нравственно «надежного человека» и создать апологию содержательной жизни Штольца и Ольги. Наконец, Добролюбов увидел в «типе Обломова» «знамение времени» и сделал этот тип орудием борьбы демократии против либерализма, на словах обличавшего строй русской жизни, а на деле примирявшегося с ним.