Ольга Ильинская: спасительница или предательница

Долгое время считалось общепри­нятым, что в романе Гончарова и Обломову, и Штольцу проти­востоит Ольга Ильинская, тради­ционно воспринимаемая как один из замечательных женских образов в классической русской литера­туре, Действительно, есть в ней сила воли, твер­дость характера, незаурядный ум. Увидев в Ольге «высший идеал», Добролюбов писал: «В ней-то бо­лее, нежели в Штольце, можно видеть намек на новую русскую жизнь; от нее можно ожидать слова, которое сожжет и развеет обломовщину...»

Между тем, в последние годы литературоведы все чаще высказывают сомнение в столь решительном выводе. Достаточно вспомнить самолюбивые мечты героини о том, как под ее воздействием Обломов «будет жить, действовать, благословлять жизнь и ее». В этом Ольга предвидит даже залог ее собст­венного величия: «Сколько славы доктору, когда он спасет безнадежно больного! А спасти нравственно погибающий ум, душу?»

Можно даже сказать, что Ольга производит над Обломовым своего рода «воспитательный эксперимент». Ведь она любила не реального Обломова — этого, един­ственного, неповторимого, такого, каков он есть, а некую фикцию, выдумку, миф: «...я любила в тебе, что указал мне Штольц, что мы выдумали с ним». Но каково же человеку, которого придумывают, над которым экспериментируют!

С первых же страниц, посвященных Ольге, не возникает сомнений, что для Гончарова — это идеал женщины. И не только для Гончарова, но и, как мы убедились, для Добролюбова. Может быть, имен­но ей, Ольге Ильинской, удастся то, что не удалось даже Штольцу с его неуемной энергией и волей, и Обломов все же проснется, потому что в данном случае речь пойдет не о сухих доводах разума, а о пробуждающей силе чувства, о любви... Но была ли любовь?..

Мы знаем из русской литературы, как женская любовь воистину может творить чудеса: возрождать к жизни, давать опору, спасать от житейских не­взгод, пробуждать угаснувшую веру в собственные силы. Но Ольга Ильинская... Не воспринимаете ли вы историю ее отношения к Обломову как преда­тельство? Помните, Лис говорил маленькому принцу у Сент-Экзюпери: «...ты всегда в ответе за всех, кого приручил». Ольга приручила Обломова и, сле­довательно, должна отвечать за него (иначе нечего было и приручать). Вы скажете: во всем виноват прежде всего сам Обломов. Н

есомненно. А Ольга?Ольга исполняла высокую, благородную миссию, «спасала», «поднимала», «переделывала» Обломова. Правда, на какое-то мгновение естественное, не­управляемое и пугающее ее своею неразумностью чувство проснулось в ней, но было отброшено, как та ветка сирени, с которой начался и закончился в романе эпизод со ссорой и примирением влюб­ленных. Победил разум.

А затем произошел новый поворот, связанный с женитьбой Штольца на Ольге, история их сбли­жения (почему-то трудно сказать — любви). Скорее всего вы были внутренне готовы к этому. Ну кто же еще достоин так друг друга, как не Андрей Штольц и Ольга Ильинская! Упорно достигая намеченных целей, рука об руку развиваясь и совершенствуясь («Ольга довоспитывалась уже до строгого понимания жизни... разгула диким страстям быть не могло: все было у них гармония и тишина...»), Ольга и Штольц создали свой «рай». И даже вдруг возникшая тре­вога, те «смутные, туманные вопросы», о которых со времен Добролюбова мы так часто вспоминаем, стремясь увидеть в них залог желанного возро­ждения Ольги, начала ее критического отношения к Штольцу, — ведь на самом деле ничего этого нет! Для нее вполне достаточно было простого утешения Штольца: «...если грусть будет тревожить все боль­ше и больше, то мы... примем ее как новую стихию жизни». Он не договорил, а «она, как безумная, бросилась к нему в объятия и, как вакханка, в страстном забытьи замерла на мгно­вение, обвив ему шею руками». Строки эти обычно не цитируются, может быть, потому, что слишком уж они компрометируют Ольгу: от схемы ничего не остается.

Что же касается тенденций развития образа ге­роини, то они намечены в романе очень предполо­жительно. Во всяком случае, уже после откровенного признания Штольца: «Мы не пойдем с Манфредами и Фаустами на дерзкую борьбу с мятежными во­просами, не примем их вызова, склоним головы», — автор пишет об Ольге: «Теперь она уверовала в Андрея не слепо, а с сознанием, и в нем вопло­тился ее идеал мужского совершенства».

Сможет ли Ольга понять когда-нибудь Штольца так же, как она поняла Обломова? Действительно ли ее сильный характер и постоянно ощущаемая ею потребность к действию неминуемо должны были привести Ольгу к разрыву со Штольцем, на что надеялся Добролюбов? В романе прямого ответа на эти вопросы нет.