Мир иллюзий и мир страданий в пьесе Максима Горького «На дне»

«Я мыслю, следовательно, существую».

Декарт

Л. Н. Толстому драма «На дне» не понравилась: она была неправдой, потому что её персонажи говорили чистейшим литературным языком, а не пользовались ни го­родским просторечием, ни крестьянским говором. И пьеса не может считаться копи- ей настоящего быта ночлежников. Этого Толстой принять или простить не мог.

Только горьковское произведение и не было предназначено для того, чтобы пощекотать нервы зрителя неведомым ему существованием опасных или непри­ятных людей.

Здесь решались вопросы не только жизни воров и бродяг, «бывших людей», но и вопросы жизни зрителей. Вообще всех людей, в России и за её пределами.

– Что такое человек?

– Что такое правда?

– Что такое жизнь и куда мы уходим потом?

– И существует ли мир на самом деле или «во что веришь, то и есть»?

– И каков этот мир???

Бубнов считает, что мир подлый и грязный. В каждом событии в пьесе он злой и прямой свидетель. Сатину он объяснит, за что били, Наташе — что в «ши­тье» Васьки Пепла «ниточки-то гнилые», Луке — что попал тот в воровскую ком­панию. Мир, говорит Бубнов, жесток, и если не хочешь убивать или быть уби­тым, нужно бежать нр самое дно жизни, спрятаться от неё. А главное, от людей. Добрых среди них нет, притворяются добрыми, чтобы обмануть, своего добиться. Как Настька, раскрашивают себя. Он и сам был раскрашен, думал, так и умрёт с жёлтыми руками, «а теперь вот они, руки... просто грязные(!)». И если умирает человек, надгробное слово у Бубнова короткое: «Кашлять перестала, значит». Для скорняка (и профессию ему автор подобрал — жестокую) на свете нет ни добра, ни любви, ни жизни.

Жесток и страшен мир несчастного Бубнова и на самом деле, и в его виде­нии. Живущий здесь просто ожидает прекращения болезней и нравственных мук.

Ещё один философ перед нами — это Сатин. В его «вселенной» много пре­красного — и людей, и книг... «Славная, брат, была человечинка сестра у меня!..» «Дубьё... молчать о старике! ...Старик — не шарлатан!» «Человек! Это — великолепно! Это звучит... гордо!» Он много читал, и из его прошлого опускаются «на дно», в подвал, похожий на пещеру, странные слова — не о еде, не о деньгах... Он и преступник нена­стоящий: «убил подлеца в запальчивости и раздражении». Ему тоже придётся произнести надгробное слово: «Эх, испортил песню... дур

ак!» Впервые в пьесе шу­лер заговорил... как шулер. Его мир — это мир иллюзий или страданий, потому что в нём нет места для труда: «Работать? Для чего? Чтобы быть сытым?» Значит, нет и самой жизни, а есть только бессмысленное пребывание в бессмысленном ско­пище людей и водочный дурман.

Третий и самый непонятный исследователь жизни — странник Лука, появив­шийся неожиданно неизвестно откуда и пропавший бесследно, оставив после себя толки и споры как героев пьесы, так и зрителей и критиков. И никто не знает, в чём его вера. Умный и наблюдательный, он легко и быстро проникает в мечты встреченных им людей и подыгрывает их надеждам и иллюзиям. Это ему при­надлежит высказывание: «Во что веришь, то и есть». В таком случае, нет смысла в труде и борьбе: представь себе, что ты сыт и здоров, что счастлив и радостен твой жизненный путь. Но пока — Лука приятен всем и ему, кажется, приятны все: «Ни одна блоха не плоха...» Ему поверили все, а на умнейшего из ночлежни­ков «он подействовал..., как кислота на старую и грязную монету». Но именно в нём вижу я трезвую оценку жестокого мира страданий: слишком быстро он со­риентировался в трагических следствиях драки Пепла с Костылёвым и слишком разумный для беспаспортного бродяги выход он находит. Но человек не может жить без иллюзий так же, как не может он жить без понимания жизни. И потому непонятен старый прохожий (или проходимец?) Лука.

Но как бы то ни было, мы получаем ответы на вопросы, которые мучают ге­роев пьесы.

«Человек! Это не ты, не я, не они...» Нам ещё долго дорастать до Человека и создавать сначала иллюзорный мир, а потом превращать его в мир реальный, в котором всё равно останется страдание — сознание своего несовершенства.

«Правда — бог свободного человека». «Ложь — религия рабов и хозяев». Зна­чит, правда заключается в том, что не должно быть рабов, а значит — и хозяев.

Жизнь — это труд и борьба, любовь и забота, и после неё — ничего, что было бы доступно земному человеку.

И мир есть на самом деле, и это не лучший из миров.

И человек, если хочет стать Человеком, должен перестраивать мир для доб­ра. Должны появиться лечебницы «для организмов, отравленных алкоголем», женщины должны знать любовь и плакать от счастья, а труд должен стать радо­стью и удовольствием. «В этом — все начала и все концы...

Существует только человек, всё же остальное — дело его рук и его мозга!»