Исследователи давно установили многоплановость романа, где «текущая действительность выступает в сложном сплаве с исторической и философской символикой». Если существо всякого искусства заключается в символической многозначности его образов, впервые сообщающей им измерение глубины и отличающей их от плоского отображения действительности, то в больших романах Достоевского,- замечает С. Гессен,- особенность эта доведена до своей почти предельной степени. Одно и то же действие развивается в них в нескольких планах бытия.
Ученый выделяет в романах Достоевского четыре уровня понимания действительности. В первом, наиболее внешнем, эмпирическом плане развертывается собственно фабула романа, «случай причудливым образом сталкивает не менее причудливых героев. В другом – психологическом плане рисуется столкновение страстей в человеческой душе, часто трагическое в своей безысходности и ведущее к гибели. Однако, человек для Достоевского – менее всего только простое игралище судьбы или собственных страстей. Оба эмпирических плана действия связаны у Достоевского с более глубокой ,позади них лежащей действительностью, с сверхчувственной реальностью идей, которые для писателя суть подлинные движущие силы действия.
Впрочем, говорит С. Гессен, и тот метафизический план не есть у Достоевского последний; своей сущностной реальностью он обязан еще более глубокому слою бытия, которым можно было бы мистическим. Именно о нем Достоевский говорит :»… здесь борются дьявол с Богом, а поле битвы – сердца людей.»
В том, как все эти сферы бытия сопряжены друг с другом и переплетены в единую ткань совокупного действия, так что потустороннее не только знаменуется эмпирическим, но всецело пронизывает его, просвечивается в нем, – и заключается величие Достоевского как поэта,»- считает С. Гессен.
В «Братьях Карамазовых», – продолжает ученый, – которые, несмотря на так и оставшееся ненаписанным продолжение, представляют собою, бесспорно, наиболее совершенное творение Достоевского, взаимная переплетенность и сращенность различных планов бытия выступает особенно явственно.
Причем у Достоевского мысль о вне временном опирается на религиозную схему. Художественное построение романа Достоевского заметно отличается в сравнении с произведениями ведущих писателей его времени: Тургенева, Гончарова, Толстого. Когда современники наивно говорили, что Достоевский принебрегает формой, то в своей наивности они были в чем-то правы, то есть каким-то уровнем формы, каким-то уровнем реальности Достоевский действительно пренебрегал. Он разрушал его, чтобы поднять и выявить другой, более глубокий пласт.
Это «иное» понимание реальности, связанное с тем, что для писателя вера – это прежде всего «таинственное прикосновение к мирам иным». Реальность для него не совпадает с реальностью фактов как отдельных осколков бытия, а лежит где-то по ту сторону этих фактов, и передать эту сквозящую за фактами реальность по самой своей сути невозможно связным пластичным изложением. В конструкции романа «Братья Карамазовы» можно с определенной долей условности выделить две оси бытия: горизонтальную, направленную к бесчисленным предметам пространства и времени, как бы уровень различий, отдельных фактов; и вертикальную – направленную к Вечности, с земли к небу, с земли к аду. Именно здесь – в вертикальной плоскости – вскрывается библейская идентичность сюжетов и образов.
Можно сказать, что судьбы главных героев романа, которых условно назовем группой»трансцендентных» героев, то есть имеющих вертикал
Это одно из так называемых»сюжетных окон», или»точек кризиса», которые дают возможность выглянуть из тесного мирка социальности во Вселенную, из времени – в Вечность. Обычные пространственные и временные границы повествования раздвигаются при этом практически до беспредельности, возникает эффект»вселенского хронотопа».
С одной стороны, в романе действие происходит в России в середине XIX века, а с другой – выходит в Вечность. В связи с этим вспомним слова Ивана, сказанные Алеше в трактире, где»русские мальчики» решают вечные вопросы:»У нас с тобой еще бог знает сколько времени до отъезда. Целая вечность времени, бессмертие!»
В этой вертикальной плоскости человек оказывается одинаково связан невидимыми узами как с бытием Бога, так и с существованием дьявола, что отражает библейский принцип мироустройства. Проследим развитие конфликта этих высших сил в душе человека на примере Мити Карамазова, обвиняемого в отцеубийстве. Мы увидим поразительный факт: в его собственных суждениях о преступлении, в показаниях на суде, в отношении к нему других действующих лиц, выступающих»за» и «против» него, в речи повествователя неизменно фигурирует Бог – «прибежище и спасение» Мити – и черт – ловкий, коварный и злобный тип, ставящий истину под сомнение.»Бог, – как сам Митя говорил потом,- сторожил меня тогда: как раз в то самое время проснулся Григорий Васильевич,» – читаем мы в романе.
Так, ординарное, на первый взгляд, событие приобретает огромную значимость. Человек напрямую связывается с Богом, подобно библейскому Моисею или Самуилу («… а Я буду при устах твоих и при устах его, и буду учить вас, что вам делать. (Исход 4:15). Или другой пример: «По-моему, господа, по-моему, вот как было, – тихо заговорил он (Митя), – слезы ли чьи, мать ли моя умолила бога, дух ли светлый облобызал меня в то мгновение- не знаю, но черт был побежден.
Дмитрий «нравственно широкая натура» представляет собой , таким образом,»поле битвы» божеского и дьявольского. Он не убивает, потому что его спасает ангел-хранитель. Он небезвозвратно потерян и способен покаяться и пострадать, способен принять»крестную муку».»Бог мучит» Митю, он ощущает свою вину в высшем смысле Бог против меня! Таким образом, события и причины, оказываются куда более сложными, приобретают метафизический, мистический план, где действуют высшие субстанции- библейские Бог и Сатана.
При этом и компоненты хронотопа в «Братьях Карамазовых» имеют одновременно реальное и символическое значение и складываются в структуре романа во взаимосвязанную систему со своей динамикой, что усиливает символическое звучание как составляющих, так и всего хронотопа в целом. Звучание как составляющих, так и всего хронотопа в целом. Нужно отметить, что двуплановость пространственно-временной организации романа придает многозначность и повествованию, и изображению.
Механизм символизации элементов хронотопа в романе можно обозначить так: от аллегории и эмблемы к широкому и многозначному обобщению-символу, часто библейскому по своей природе. При этом, «символика романной топики и временной организации неизменно связана с изображением человека и его духовных движений, в направлении от уединения и одиночества к единению и братств.