Может ли быть, чтоб все были несчастны, разве это справедливость? (образ Раскольникова)

Достоевскому образ Раскольникова не дался сразу, не удавалось ему сразу найти центр тяжести, который сумел бы удержать в единстве и некотором, пусть непостоянном, равновесии противоборствующие друг другу мысли и настроения, обуревавшие его героя. А ему необходимо было уничтожить неопределенность идеи Раскольникова и поставить ее «на настоящую точку». В творческом тигле писателя герой, или Лицо, как выражался Достоевский, превратился из комбинаций сторон в единое синтетическое целое, в органическое художественное создание, поднятое на небывалую высоту.

В преддверии преступления Раскольникова звучит фраза, подслушанная им в трактире: «Убей се и возьми ее деньги,- с тем, чтобы с их помощью посвятить потом себя на служение всему человечеству и общему делу…» «Убей» – легко сказать, но рядом с этим повелительным «убей», на другой чаше весов, перевешивая ее, лежит счастье человечества. «Убей» – ибо этого требует порядок в мире сем, «убей» – ибо это первый шаг твоей благой силы и твоей гармонизирующей власти, а ответственность и угрызения совести возьми па себя, не перелагай их на тех, кого осчастливишь и кем будешь управлять. В этом насильственном наделении счастьем множеств свобод

а делания счастья остается только у тебя – у твоей исполинской личности, все остальные- облагодетельствованные рабы. В этой концепции заключено зерно Великого Инквизитора, а в Раскольникове проступают черты Великого Инквизитора из трагической легенды в последнем романе Достоевского.

И в черновых вариантах, вынашивая образ Раскольникова, Достоевский останавливался на «страдании его», на одиночестве и тайне его: «И потому теперь я всю жизнь один! Один и с женой, один и с детьми! Один всегда. Может быть, благословлять меня будут другие, всегда один. У меня тайна, которую если б узнали, тотчас же с ужасом бы отворотились. И потому я навеки один».

В ассоциациях Раскольникова, как он окончательно создан был Достоевским, сохранилось имя Наполеона, но в то же время противоположное Наполеону «шиллеровское» начало потенцировалось, обобщилось и влилось в более охватывающее и грандиозное историко-философское представление Мессии, любящего судии и тиранического устроителя человеческих судеб. В этом контексте имя Наполеона стало для Раскольникова символом непререкаемой, грозной и тиранической власти над душой И жизнью человека во имя полного счастья для всего человечества.