Блок долго размышлял над образом Гаэтана и создал его в соответствии с эстетическими воззрениями своего синтетического периода. Об этом свидетельствует творческая история драмы. В образе Гаэтана отражен немаловажный момент эволюции эстетических взглядов самого поэта. Автор сознательно лишает Гаэтана всех человеческих, социальных связей. Действительно, в “Объяснительной записке для Художественного театра” говорится о продуманной концепции художественного творчества, вложенной автором в образ Гаэтана: “Гаэтан есть прежде всего некая сила, действующая помимо своей воли. Это - зов, голос, песня. Это - художник. За его человеческим обликом сквозит все время нечто другое, он, так сказать, прозрачен, и даже внешность его - немного прозрачна. Весь он - серо-синий, шатаемый ветром.
Про рост его ничего нельзя сказать - бывают такие люди, о которых мало сказать, что они высокого роста. Лицо - немного иконописное, я бы сказал - отвлеченное. Кудри седые, при лунном свете их легко принять за юношеские льняные кудри, чему помогают большие синие глаза, вечно юные - не глаза, а очи, не волосы, а кудри, не рот, а уста, из которых исходит необыкновенно музыкальный и гибкий голос.
Образ Гаэтана основан на новых эстетических принципах, освоенных Блоком ко времени написания драмы. Ключ к пониманию эволюции Блока от “Песни Судьбы” к “Розе и Кресту” дает история создания образа Гаэтана, связанная с предшествующими эстетическими воззрениями поэта. Потому он жестоко предпочитает мирный сон обыкновенного, даже пошлого человека - мятежным крикам “богоборца”. Потому он уничтожает Бертрана, как только человеческое отчаянье довело его до хулы на крест”.
Согласно концепции исследователя, Блок, стремясь к введению историзма в драму, хотел непосредственно соединить историческую действительность с определенным типом личности, играющей при этом главную роль в конфликте. Образ Гаэтана между тем лишается прямых действенных функций в сюжете - активную сюжетную функцию несут образы Бертрана и Изоры. В новом сюжете Гаэтан полностью освобождается от прямых, грубых связей с эпохой и ее борьбой, он становится чистым зовом”, и Бертран “погибает, служа делу более высокому, - он оберегает Изору, то есть “зов”, смутно осмысляемый Бертраном. В результате на первый план выходит тема Бертрана-человека, тема “судьбы человека, неудачника”.
Тема Бертрана-человека - смысловой стержень драмы. Это Блок постоянно подчеркивал. В декабре 1912 года, начиная работу над третьей редакцией с изменения образа Гаэтана, автор пишет в дневнике: “Моя тема - совсем не “Крест и Роза”, - этим я не овладею. Пусть будет - судьба человеческая, неудачника…”. Однако “тема Бертрана” была намечена уже на раннем этапе создания драмы. Блок напоминает о ней уже 27 июня 1912 года, когда “Роза и Крест” существовала еще в форме наброска: “Одно время мне показалось, что выходит не опера, а драма, но выходит все-таки опера: меня ввело в заблуждение одно из действующих лиц, которое по характеру скорее драматично, чем музыкально: это - неудачник Бертран”. 11 октября 1912 года тема “человеческой судьбы” подтверждается как самая существенная в драме: “Стержень, к которому прикрепляется все многообразие дел, образов, мыслей, завитушек, - должен быть; и должен он быть - вечным, неизменяемым при всех обстоятельствах. Я, например, располагаю в опере все, на что я способен, вокруг одного: судьбы неудачника…”. Из приведенных цитат видно, как данная тема постепенно созревала в творческом сознании Блока.
При этом возникает вопрос: в каком художественном поле происходит изменение центральных персонажей драмы? Почему тема человека становится ее идейным центром? Полностью соглашаясь с замечание
Итак, эстетический смысл образов Гаэтана и Бертрана глубоко связан с новыми художественными взглядами, сложившимися у Блока к 1910-м годам. Заметим, что в этот период для творческого настроения Блока характерны падение интереса к общественным проблемам и углубление в проблематику собственно искусства. На фоне разочарования в активной роли искусства в жизни Блок испытывал душевный кризис, и хотя он доходил порою до отчаяния, до желания забыться, в нем снова “зацветают мечты о спасительных снах” искусства. Поэт, расценивая свои недавние общественные настроения как “болезнь”, характерную для русских художников, хотел “изолироваться… от “общественности”", “умыть руки и заняться искусством”
Построенная на оппозиции пространственная структура драмы связана с определенной авторской концепцией - противопоставлением этого мира и мира лирического “зова”. Мир “песни”, мир Гаэтана явно отграничен от мира замка. Однако, как было показано выше, в общем плане пьесы тщательно передан бытовой реализм. Им затронуто и “пространство севера” - мир Гаэтана. В этой драме пространственная оппозиция реализуется не как отвлеченная концепция двоемирия, которая еще сохранялась в “Песне Судьбы”, где она была отголоском символизма. В “Розе и Кресте” исчезает прежняя оппозиция высокого мира идеала, мечты и низкой действительности: пространство севера, моря - мир стихии - также принадлежит этому миру.
Пространство Гаэтана - духовное. Организованное иными началами, оно противостоит миру замка, в котором “всякая мода на крестовые походы и на всякий героизм - прошла безвозвратно, и оттого жизнь его особенно однообразна, характеризуясь словом “квадратность”. И есть другой мир - мир ветра, снега и холода, волн, мир океана, стихии, в котором все погибает и заново рождается в мировом круговороте космоса и хаоса.
Стилистическая оппозиция, которую отмечает большинство исследователей, также является важным моментом, указывающим на противостояние двух миров. Вульгаризмы и просторечия, которые отличают прозаическую речь второстепенных персонажей “квадратного” мира - Графа, Капеллана, Алискана, Алисы, намекают на обыденность и низменность их существования. Напротив, язык Гаэтана аллегоричен и уподоблен стихотворной речи. Важно отметить, что в речах главных персонажей Бертрана и Изоры, которые принадлежат не только этому миру, но неосознанно ощущают в себе стремление к иной, высокой жизни, переплетаются язык прозы, указывающий на феномены бытовой жизни, и язык поэзии, говорящий о возвышенном, о ноумене - сущности мира. Их речь показывает, что они хотя бы частично соприкасаются с миром Гаэтана - миром мифа и легенды, являющихся основой универсума, о чем вечно напоминает язык поэзии.
В образе Гаэтана находит воплощение долго мучившая Блока тема соотношения жизни и искусства и роли искусства в жизни, и реализуется она как диалектическое понимание космоса и хаоса (стихии), гибели цивилизации и рождения нового мира. К 1910-м годам Блок достиг более результативного решения волновавших его вопросов. Ю. К. Герасимов справедливо утверждает, что Блок, провозглашая “аполлоническое” начало и предпочитая его “дионисийскому”, вместе с тем обретает синтетический взгляд на два полярно противопоставленных начала искусства.