Художественное время, пространство и личность в рассказах Е. Замятина «Дракон», «Пещера», «Мамай»

Под небом в круге

измученный человек одичал и вымер.

В. Маяковский

Е. Замятин всегда принадлежал к той категории людей искусства, которые стремились к максимальной честности и открытости — и перед собой, и перед читателями. Именно поэтому мы познакомились с его литературным наследи­ем только в середине 80-х годов, хотя еще в начале века он был признан талантливым и самобытным писателем.

Своей литературной изоляцией Замятин был обязан тому, что никогда не скрывал своего истинного отношения к событиям, ознаменовавшим рождение новой страны — Страны Советов. Писатель видел, что революция принесла людям не только надежды на новую жизнь, но и боль, горе, трагедии, разруху, поломала и искалечила многие челове­ческие судьбы. Поэтому Замятин не смог сразу и без со­мнений принять переворот.

Изначально добрая сущность человека и ее драмати­ческая судьба в окружающем мире — этот конфликт яв­ляется основным мотивом творчества Замятина в первые годы после революции. Современную ему действительность писатель рассматривает сквозь призму вечных ценностей существования, но не видит для них места в исторических процессах своего времени. Исторические и общечеловечес­кие начала не находят примирения в сознании писателя, но Замятин также и не стремится к возвращению в «ста­рый мир». Именно поэтому в его рассказах зачастую нет ни правых, ни виноватых, а лишь щемящее ощущение дра­матической фатальности происходящего.

Реальность преображается под взглядом писателя. Пе­тербург, знакомый и близкий многим, предстает перед нами неузнаваемым, фантастическим. Это что угодно, но только не обычный человеческий город. Он

то превращается в «разбунтовавшийся каменный океан улиц», по которым плавают «шестиэтажные каменные корабли» — дома, то делается похожим на доисторическую ледяную пустыню с заснеженными домами-скалами, между которыми бродит лохматый одинокий мамонт.

Время в таком городе не может течь размеренно, спо­койно, оно словно дезориентировано в необычном простран­стве. Создается впечатление, что ослабленные люди иног­да проваливаются сквозь время и начинают бродить меж­ду застывших минут, часов («Пещера»)... В обстановке хо­лода, голода, разрухи нет сил продолжать жизнь в пре­жнем темпе, и люди учатся приспосабливаться к новым условиям. Но иногда, особенно перед обысками, время слов­но срывается с цепи, и ничто не может удержать его стре­мительного бега («Дракон», «Мамонт»).

Заново учась жить в таком Петербурге, люди тоже не­узнаваемо меняются — и внешне и внутренне. Их облик продиктован странными законами времени-пространства, поэтому ничего удивительного нет, если на улицах «бредо­вого, туманного мира» вам встретятся люди-драконы с крас­ными от мороза лапами и дырой в тумане вместо рта («Дра­кон»). На первый взгляд, они кажутся ужасными и жесто­кими, им ничего не стоит проводить другого человека (не дракона) в Царствие Небесное. Но они не могут пройти мимо замерзающего «воробьёныша», и мы понимаем, что драконья шкура — лишь оболочка, такая же, как шкуры, когти и клыки у многих в пещерах Петербурга («Пеще­ра»).

И только от внутренней силы и стойкости каждого че­ловека зависит, превратится ли он окончательно в перво­бытного охотника или любого дракона или сохранит че­ловеческий облик, душу, мысли под неузнаваемой маской, надетой новым временем...