Зато величайшим художественным выигрышем Киплинга оказались «Книги джунглей».
Появились они случайно. Однажды Киплинг рассказал детской писательнице Мэри Элизабет Мейпс Додж (1831 — 1905), автору популярной книги «Серебряные коньки», об индийских джунглях, и она попросила его написать о них. (Данный материал поможет грамотно написать и по теме Книга джунглей. Краткое содержание не дает понять весь смысл произведения, поэтому этот материал будет полезен для глубокого осмысления творчества писателей и поэтов, а так же их романов, повестей, рассказов, пьес, стихотворений.) Мэри Додж уже много лет редактировала детский журнал, в который сумела привлечь таких писателей, как Теннисон, Лонгфелло, Брет Гарт, и ее просьбой Киплинг не пренебрег. Он, правда, сказал, что никогда не писал для детей, но попробует. Результатом и оказались «Книги джунглей» — сначала одна, а после ее огромного успеха и вторая.
Назвать «Книги джунглей» сюжетно цельным произведением, разумеется, невозможно. Кроме рассказов о Маугли в них вошли и другие рассказы, действие которых происходит иногда достаточно далеко от индийских джунглей. Например, в рассказе «Белый котик» речь идет о русском севере, и он так же насыщен русскими словами, как другие рассказы индийскими. Да и печатался он сначала в журнале «Нейшнл ревью», потом в составе первой «Книги джунглей», а после этого — второй. Иными словами, « Книги джунглей» можно было бы при желании охарактеризовать как два сборника экзотических рассказов, преимущественно о животных. Рассказы о Маугли тоже выходили из-под пера Киплинга и печатались в журнале отнюдь не в том порядке, в каком потом выстроились в книге, и первым появился рассказ «В лесу», включенный Киплингом еще и в сборник «Много выдумок». В этом рассказе (в «Книгах Джунглей» он в несколько измененном виде присутствует под названием «Весенний бег») изображен уже взрослый Маугли, который расстается со своими друзьями-животными и уходит к людям. Рассказы о Маугли составляют основу «Книг джунглей», и то, что они позднее выделились в отдельную книгу,— не случайность, хотя это лишь подчеркивает тот факт, что «Книги джунглей» не обладают структурным единством. И все же «Книги джунглей» отличаются цельностью. Они подчинены единому взгляду на мир, который выкристаллизовался у Киплинга именно в это время в противовес негативным американским впечатлениям. В известном смысле это сказалось даже в «Отважных мореплавателях», где рыбаки не столько выражают законы, по которым живет американское общество, сколько, будучи сплоченным коллективом, противостоят им. Но в «Книгах джунглей» автор поднимается до мифотворчества, и этот киплинговский взгляд на мир приобретает общее значение.
Киплинг ищет решение всех человеческих проблем не в бесплодной медитации, а в действии, причем выше всего для него коллективное действие, заставляющее людей подчиниться некоему общему закону — закону полка в индийских рассказах, закону команды в «Отважных мореплавателях» и морских рассказах, закону стаи в «Книгах джунглей» и стоящему выше всех отдельных законов — закону джунглей. По справедливому замечанию ленинградского литературоведа А. Долинина, «рассматривая общество как цепочку замкнутых корпораций, каждая из которых регулирует поведение своих членов через собственный Закон, он (Киплинг) неминуемо должен был прийти к идее Корпорации всех Корпораций, являющейся носителем Закона всех Законов» 1. В «Книгах джунглей» этот «Закон всех Законов» выражен с наибольшей полнот
«Книги джунглей» появились в то время, когда теория Дарвина, не утратив еще своей относительной новизны, уже завладела общественным сознанием. В первый момент она была как удар грома, даже для такого ее будущего пропагандиста, как Томас Хаксли (Гексли). Развитие науки идет зачастую парадоксальными путями, и теория Дарвина сложилась в тот момент, когда была окончательно похоронена эволюционная теория Ламарка, а с нею вместе, казалось многим, и теория эволюции как таковая. Поэтому учению Дарвина было непросто овладеть умами. Но победив, оно революционизировало людские представления о природе. Оно нанесло непоправимый ущерб религиозной ортодоксии. Человек теперь, вопреки библейскому мифу, принадлежал тому же животному царству, что и другие его представители. Мысль эта была высказана словно специально для причастного индийской культуре Киплинга — та ведь никогда не проводила резкой грани между человеком и животным. Конечно, киплинговские истории не имеют никакого отношения к реальной жизни животных. Знаменитый канадский писатель-анималист Эрнест Томпсон Сетон (Сетон-Томпсон, 1860—1946), на книгах которого о животных выросли целые поколения, сказал о «Книгах джунглей» так: «Поскольку Киплинг не обладает знанием естественной истории и не делает ни малейшей попытки ее изобразить и поскольку его животные разговаривают и живут как люди, его рассказы не являются рассказами о животных в прямом смысле слова. Это удивительные, прекрасные волшебные сказки». И вместе с тем «Книги джунглей» не вполне принадлежат старой европейской басенной традиции, наделявшей животных чисто человеческими чертами и приметами общественного положения. Киплинговские звери и люди живут по общему для всего сущего закону — бытия, настолько, по его словам, совершенному, «насколько может быть совершенен закон, созданный временем и обычаями». «Естественными людьми» были для него вначале солдаты — во всех своих добрых и злых проявлениях. Теперь «естественного человека» в его родстве с животным царством олицетворяет вскормленный волками человеческий детеныш Маугли. Достигнув семнадцатилетнего возраста, он уходит к людям, но все равно остается связан С лесом — становится лесником. Природное начало, объединяющее мир в единое целое, торжествует у Киплинга над всеми другими законами.
Можно сказать, что именно Дарвин и Индия подтолкнули Киплинга к такому решению. Сам же по себе вопрос, на который Киплинг ищет ответ, встал задолго до этого. Когда рухнуло представление гуманистов эпохи Возрождения о богоравности человека и мир начал на глазах распадаться на мириады своекорыстных буржуазных индивидов, пришлось искать некое объединяющее начало для человечества. Философские умы эпохи Просвещения (ее сейчас принято датировать концом XVII — концом XVIII в.) сделали отсюда двоякие выводы. С одной стороны, они принялись изучать законы, управляющие гражданским обществом, в результате чего в Англии возникла новая наука — политэкономия. С другой стороны, на протяжении тех же ста лет начало складываться (на этот раз в светской, а не в религиозной области) более отвлеченное, но, как впоследствии выяснилось, не менее плодотворное понятие Человечества, противостоящего каждому отдельно взятому человеку и вместе с тем включающее его в себя. Люди принадлежат человечеству. Оно их объединяет. Но как?