1. Общая обстановка России 30-х годов XIX века.
2. Красота природы и неприглядность человеческих взаимоотношений в романе.
3. Тесная связь романтических и реалистических моментов в романе.
В конце 30-х годов XIX века увидел свет роман М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени», в котором отобразилась жизнь русского общества того времени. Россия того периода — какая она? Общество в то время было в растерянности после восстания 1825 года, будущее казалось неопределенным так же, как и настоящее, когда в зародыше искоренялось любое свободомыслие и свобода слова.
В этот период в России появляется целое поколение людей, не нашедших себе достойного применения в жизни. Это поколение молодых людей, у которых исторические обстоятельства отняли веру, ценности, не дав ничего взамен. Такое положение вещей не могло не отразиться в русской литературе. М. Ю. Лермонтов одним из первых писателей ярко и достоверно отобразил в своем романе картину происходящего.
В романе «Герой нашего времени» он рассказал о пороках общества, о том, какие причины толкают на появление таких личностей, как Печорин. Повествование в романе ведется то от лица автора, то мы слышим голос самого Печорина, то Максима Максимыча. Первая глава романа «Бэла» повествует об истории любви и гибели горянки Бэлы. Образы горцев, изображаемые Лермонтов в этой главе, их нравы и обычаи выписаны с предельной достоверностью. Так, вполне реалистичен образ гордой горянки, долго не отвечающей на чувства Печорина из-за гордости, достоверен и образ ее брата Азамата, готового поменять сестру на понравившегося коня. Его поступок кажется достаточно жестоким, но это реалия жизни Кавказа. При этом автор смягчает факт предательства Азамата изображением глубины переживаний и юного горца, и его сестры. И картина эта не кажется грубой жизненной реалией, а приобретает романтические черты. Очень способствует такому восприятию и описание пышной природы Кавказа. Страницы романа передают восторг автора красотами природы. Вот, например, одна из таких картин: «Хороводы звезд чудными узорами считались на далеком небосклоне и одна за другою гасли по мере того, как бледноватый отблеск востока разливался по темно-лиловому своду, озаряя постепенно крутые отлогости гор, покрытые девственными снегами».
По ходу развития действия главы «Бэла» автор описывает природу, обычаи и приметы народов Кавказа. Например, при знакомстве читателя с Бэлой, Лермонтов рассказывает о заведенных у этого народа обычаях: «женщины, увидя нас, прятались»; «у азиатов, знаете, обычай всех встречных и поперечных приглашать на свадьбу. Нас приняли со всеми почестями и повели в кунацкую» и т. д. Захватывают описания Крестовой, Гуд-горы, Чертовой долины. То есть «грубая правда» жизни подана в обстановке романтической. Романтически выглядит и похищение Бэлы, но дальнейшая ее судьба совсем ничего общего не имеет с романтикой.
Вслед за «Бэлой» идет глава «Максим Максимыч», где автор рассказывает о чувствах человека, столкнувшегося с Печориным. В центре внимания автора оказываются чувства старика: радость от встречи с Печориным, беспокойство и в заключение — горькая обида Максима Максимыча. Печорин в этой ситуации выглядит как холодный и бесчувственный молодой человек. И автор вновь
Сознательно нарушая хронологический порядок, после «Бэлы» и «Максима Максимыча» Лермонтов помещает «Журнал Печорина», который отрывает глава «Тамань», повествующая о встрече Печорина с контрабандистами. Жизнь контрабандистов, описанная в этой главе, и есть реальность России — неприглядная, но реальность. И опять же столь неблагородное занятие людей Лермонтов изображает на фоне прекрасной и грозной стихии — моря: «Между тем, луна начала одеваться тучами и на море поднялся туман; едва сквозь него светился фонарь, на корме ближнего корабля, у берега сверкала пена валунов, ежеминутно грозящих его потопить».
В этой главе присутствует и романтическая сцена соблазнения «ундиной» Печорина: «Лицо ее было покрыто тусклой бледностью, изобличавшей волнение душевное; рука ее без цели бродила по столу, и я заметил на ней легкий трепет; грудь ее то высоко поднималась, то, казалось, она удерживала дыхание. Эта комедия начинала меня надоедать, и я готов был прервать молчание самым прозаическим образом, то есть предложить ей стакан чая, как вдруг она вскочила, обвила руками мою шею, и влажный, огненный поцелуй прозвучал на губах моих». Поступок контрабандистки был продиктован не страстью и не романтической влюбленностью, а соображениями более прозаическими, и даже преступными: она заманивала Печорина ночью на берег моря, чтобы там расправиться с ним.
Особого внимания заслуживает глава «Княжна Мери», в которой романтическая влюбленность Мери сталкивается с холодной реалистической натурой Печорина, чуждого всяких возвышенных чувств. Мери да и читатель вслед за ней в конце главы понимает: нельзя без ущерба для себя любить «героя нашего времени». Однако обстановка, на фоне которой происходит действие, словно бы говорит о том, что история любви должна закончиться по законам романтического жанра — либо все счастливы, либо кто-то погибает. Действительно, гибель одного из персонажей здесь присутствует — Грушницкий гибнет на дуэли. И дуэль можно было бы считать романтической ситуацией, если бы она состоялась из-за любви к прекрасной даме, однако причина этой дуэли весьма прозаична — Печорин должен был рассчитаться за гнусную ложь и интриги.
Заключительная глава «Фаталист» посвящена вопросу существования предопределения, рока, судьбы — понятиям из метафизической области. Ситуация, описанная в этой главе, выводит героя на следующие размышления о собственной жизни: «В этой напрасной борьбе я истощил и жар души, и постоянство воли, необходимое для действительной жизни; я вступил в эту жизнь, пережив ее уже мысленно, и мне стало скучно и гадко, как тому, кто читает дурное подражание давно ему известной книге». То есть пари, разговоры о предопределении с Вуличем и нечто сверхъестественное, непонятное, происходящее в этот вечер, способствовало тому, чтобы главный герой занялся психоанализом собственной личности.
Таким образом, мы видим, что в романе «Герой нашего времени» романтизм и реальность, достоверно изображенная автором, настолько тесно переплетены, что одно проистекает из другого.