Полемика вокруг романа Лермонтова легко может превратиться в бесплодный догматический спор, если у спорящих отсутствует определенность понятий. Понятие «романтизм» всегда было окружено некоторым туманом, и споры о романтизме идут с давних пор, с того времени, когда романтизм в России только еще складывался как литературное направление. К. Ф. Рылеев, касаясь полемики начала 20-х годов прошлого века о романтизме и соотношении его с классицизмом, говорил, что «жар» этих споров «не простывает, но еще более и более увеличивается». Слова эти оказались пророческими. С тех пор прошло полтора века, в наши дни проблема романтизма не только не утратила своего значения, но и приобрела еще большую остроту. К. Ф. Рылеев замечал также, что обе стороны нередко спорят «более о словах, нежели о существе предмета». И это положение сегодня не потеряло своей актуальности. Наконец, сомневаясь в полезности такого рода полемики, Рылеев приходил к выводу, что нет ни классической, ни романтической поэзии, а есть одна истинная самобытная поэзия, которая подчиняется одним и тем же законам.
Но можно ли действительно решить вопрос, просто отказавшись от употребления терминов? Отказ от терминологии лишь снимает проблему, нисколько не способствуя ее уяснению. Ни одна научная область не может обходиться без общих определений, и литературоведение, в частности, не может отказаться от таких категорий, как классицизм, сентиментализм, романтизм, реализм, имеющих первостепенное значение в изучении литературного процесса.
Романтизму у нас особенно не повезло. На первых порах в литературоведении термин «романтизм» часто употреблялся в обобщенной форме, без дифференциации, как антиреализм, который в отличие от реализма не способен создать ничего прочного, зрелого, ценного. Схема была предельно проста: если в основе реализма лежит материализм, то корни романтизма в идеализме, а идеализм - чуждое и враждебное нам направление философской мысли. Проблема романтизма из специфической сферы художественного мышления механически переносилась в область социально-политических категорий. Рецидивы такого толкования романтизма встречаются и по сей день.
Такой схематической постановке немало способствовало одностороннее представление о взглядах Маркса, Энгельса, Ленина на романтизм. Упускается из виду весьма существенный момент. Основоположники марксизма обращались к термину романтизм преимущественно для характеристики и оценки политической обстановки, участия в идейной борьбе отдельных представителей романтизма (Шатобриан, Ламартин). «Романтика», «романтизм», «романтическая фантазия», «романтическая ложь», «фальшивая романтика» - все эти выражения встречаются у Маркса и Энгельса (как и у Ленина) с политической окраской и употребляются как синонимы пустого мечтательства, фразерства, рисовки, фальши, мещанских (бюргерских) социальных иллюзий.
Мысль о двух линиях в романтизме - о романтизме «пассивном» и «активном» - была высказана М. Горьким, на ее основе в советском литературоведении получила признание концепция двух направлений в романтизме: прогрессивно-революционного и консервативно-реакционного. Поскольку такое деление вытекало из процесса развития общественной мысли и освободительного движения, постольку оно было по сравнению со
Многие ошибки проистекают от того, что схема развития общественных идей механически переносится на литературный процесс, который, разумеется, находится в тесной зависимости от экономического, социального фактора, от политической истории. Этот процесс все большей дифференциации весьма полезен и плодотворен. Он способствует обогащению литературоведческого словаря. Каждое из этих определений вносит новые оттенки, указывающие па дополнительные свойства отдельных или целой группы явлений. Пользуясь социологическими категориями, не следует пренебрегать психологической терминологией. Белинский не стеснял себя обязательным кругом понятий. Глубокое понимание литературы, ее природы, внутренней ее жизни помогало ему обращаться к разнообразнейшей терминологии, нередко заимствованной из языка самой художественной литературы и родственных ей областей.
За последние годы в изучении романтизма наметились важные сдвиги, новые повороты. Появились специальные сборники, монографические исследования, посвященные романтизму, в «Ученых записках» и журналах стали больше уделять внимания проблеме романтизма и с большей осторожностью ставить вопросы, связанные, в частности, с судьбой романтизма в России. Все это следует расценивать положительно, хотя и процесс преодоления упрощенных концепций оказался болезненным и длительным. Потребовалось слишком много времени, чтобы были признаны такие, казалось бы, азбучные истины: «романтизм уходит своими корнями в действительность», «романтическое искусство, как и реалистическое, отражает жизнь», «романтическое искусство нужно изучать и оценивать с учетом его эстетической природы» и т. д., и т. п. И что показательно, обо всем этом говорится в статье, озаглавленной «О спорном в теории романтизма».
Но главное в том, что теперь стали с большим уважением говорить о романтизме, признавать его историческую роль и неоспоримые заслуги, признавать, что романтизм является не только фактом истории литературы прошлого, создавшим непреходящие эстетические ценности, он и в наши дни продолжает оказывать воздействие на развитие литературы и искусства.
Почему это существенно, почему этим новым поворотам следует придавать особо важное значение? Д. И. Писарев в статье «Базаров» писал о том, что иногда некоторые идеи превращаются как бы в «ходячую монету» и, «путешествуя из рук в руки», темнеют и пачкаются. «На идею валят то,- писал он,- что принадлежит исключительно ее уродливому проявлению, то, что пристало к ней случайно от прикосновения грязных рук». Нечто похожее происходит с романтизмом. Немало ведь трудились и в прошлом, и в наше время, чтобы опорочить романтизм. Дискредитация слова «романтизм» имеет давнюю историю. Еще в русской печати первых десятилетий XIX века имели место открытые выступления против нового направления.