История Бэлы в контексте характера Печорина

В романе всюду господствует случай, помогающий Печорину в его любовном предприятии. Предсказание рассказчика, которое тут же подтверждается Максим Максимычем и его последующим повествованием, вносит новую, более глубокую мотивировку. В повесть и в атмосферу всего романа, в его философию входит идея объективной закономерности, без каких-либо потусторонних, фатальных предопределений. «Странный» характер Печорина и «необыкновенные вещи», случающиеся с ним, подводятся под единый закон, под власть обстоятельств. «Порядок вещей», т. е. объективная данность, существующая независимо от героев, налагает свою печать на все случившееся и на все, что еще случится с героем романа. «Порядок вещей» - это и есть та судьба, которая в конечном итоге формирует характеры и приводит случаи к однообразной трагической развязке.

Финал «Бэлы» действительно «необыкновенен» в своей трагичности с точки зрения естественного, нормального сознания, но он вполне обыкновенен, обычен для того «порядка вещей», который имеет в виду рассказчик. Он заранее детерминирован, предопределен «порядком вещей», т. е. господствующей социальной действительностью. А так как ни характер Печорина, ни «порядок вещей» не меняются на протяжении романа, то на первый план выдвигается случай, приключение, рассеивающее скуку Печорина и своей необыкновенностью вносящее диссонанс в «порядок вещей». И все-таки нормой выступает не приключение, а скука, мертвенность, незыблемость «порядка вещей», лишь оттеняемого «необыкновенными случаями». Приключение потому и кажется необыкновенным, что оно незаурядно на фоне общей постоянной и устойчивой скуки. Оно требует напряжения, пусть временного, всей личности, всех ее чувственных и мыслительных способностей. Печорин начинает жить в приключении как целостное существо, вернее, он полагает, что ему удается достичь целостности, но даже в разгар приключений его посещает жуткая скука. Торжество этого психологического закона венчает каждый трагический случай.

«Веселое» чувство, охватывающее Печорина всякий раз накануне приключения, лишь по видимости напоминает то искреннее веселье, которое переживает герой, наслаждаясь природой. Личная судьба Печорина вставлена, таким образом, в более широкую раму. Странность и необыкновенность героя вступают в причинную связь с «порядком вещей». Характер понимается не как имманентный, неизвестно откуда возникший, а детерминированный внешними причинами, которые обусловливают психологию героя. Жестокая закономерность между необыкновенностью случая и обыкновенностью конечного результата формирует жизненный опыт Печорина. Постоянно угадывая исход каждого приключения, герой, однако, не может угадать цель своей жизни. Личная воля Печорина бессильна определить смысл собственного существования, поскольку закономерность судьбы проявляется и в зависимости от личной воли, и независимо от нее. Героя ведет инстинкт опа

сности, но в этот момент напрягаются его сознание, намять, воля. «В одном из домов слободки, построенном на краю оврага, заметил я чрезвычайное освещение; по временам раздавался нестройный говор и крики, изобличавшие военную пирушку. Я влез и подкрался к окну…». Разрозненные обстоятельства, мотивированные разными причинами, неожиданно обретают некую общую связь между собой. Каждое случайное обстоятельство становится вехой на пути к цели, вписывается в общий ход жизни и личной судьбы Печорина. Из одного случая естественно вырастает другой, и так до тех пор, пока в конце концов они не приведут к трагедии. Господство случайности не отменяют власти закономерности, которая проявляется через случайность. Случаи как будто сами идут в руки Печорину, и в них он предчувствует перст судьбы: «Судьба вторично доставила мне случай подслушать разговор, который должен был решить его участь». Наконец, случай помогает Вернеру раскрыть заговор. Мотивировка случайности весьма прозаична («…Я на минуту остановился в передней, чтоб снять калоши…». Между этой мотивировкой и тем, что услышал Вернер, нет непосредственной причинной зависимости, и все-таки такая зависимость есть. Каждый случай выступает не обособленно, а вплетается в систему случайностей, па каждом случае лежит отпечаток общего хода жизни, неизменно ведущего к трагедии. Цепь случайностей составляет «необыкновенные» приключения. Разгадать значение каждого случая, предвидеть начало, развитие и развязку приключения для Печорина не составляет большого труда, потому что, во-первых, уже отгаданы характеры и порожденные ими возможные действия, во-вторых, ясен конечный итог («порядок вещей» не допускает счастливых исключений) , в третьих, набор приключений строго определен: случаи могут варьироваться, но они принципиально однородны. Надо либо ждать случая, либо его найти, а дождавшись или найдя, угадать его значение и сознательно использовать.

И все-таки игра случайностей, через которую просвечивает «порядок вещей», не помогает понять высшую цель жизни. Случай дает лишь самое общее представление об объективной закономерности, причем только об одной - трагической - ее стороне. Субъективно Печорин приходит к преодолению эгоистической свободной воли, проникается доверием к действительности, осознает, что высшая цель заключена в готовности жертвовать ради блага и счастья других людей. Но ему этого мало. Ему надо, чтобы и действительность приоткрыла новые, неизвестные ему стороны, чтобы высшая цель жизни могла быть извлечена и из объективного, независимого от него стечения обстоятельств. А действительность порождает только трагедию. Поневоле судьба начинает восприниматься в качестве иррациональной силы, тяготеющей над личностью и над жизнью, и это может быть объяснено фатальной предопределенностью. Однако в «Фаталисте» Печорину выпадает случай отвергнуть подобное мнение, счесть его за «обман чувств или промах рассудка.