Весь роман «Белая гвардия» наполнен символами. И прежде всего ими пронизан весь антураж турбинского мира, где предметы — это проявления и формы духовного бытия их владельцев, где Наташа Ростова и Капитанская Дочка перечислены в одном ряду с золочеными чашками, серебром, портретами и портьерами, потому что все это вместе взятое составляет неразрывное единство — атмосферу интеллигентной семьи. Революционная вьюга грозит снести и уничтожить вечное и незыблемое, опору и основу бытия: «Упадут стены, улетит встревоженный сокол с белой рукавицы, потухнет огонь в бронзовой лампе, а Капитанскую Дочку сожгут в печи».
Символом социальной смуты, хаоса и неблагополучия является в булгаковском романе север, далекая и таинственная Москва. «Давно уже начало мести, с севера, и метет, и снова метет, и не перестает, и чем дальше, тем хуже».
Оттуда — волны беженцев, наводнивших и затопивших город. Для турбинского круга там — «более страшное, чем война, чем немцы, чем все на свете». Там — Троцкий. В рамках пространства романа Москва — крайняя, предельная точка, полюс холода и источник невиданных доселе потрясений, от одной угрозы которых «глухо прогромыхивает, ворчит встревоженная утроба земли».
Начиная с эпиграфа «Капитанской дочки», словно подающего сигнал тревоги: «Беда: буран»! — и на протяжении всего романа «воет и воет вьюга», проносится над головами героев тревожный декабрь 1918 года, «снегом запорошенный январь 1919», а следом «подлетел февраль и завертелся в метели», «рассыпаясь миллионами хлопьев», кружит и завывает вьюга — «невидимый дирижер разыгрывающейся на наших глазах социальной драмы».
Есть в романе еще один образ-символ, обозначающий уже не только бедственное состояние мира, в котором царит путаница и неразбериха, но и смуту, сумбур в сознании вовлеченных в хаос людей. Томимый тревожным ожиданием, «город вставал в тумане, обложенный со всех сторон». Фантастическим порождением тумана кажется и сам Петлюра, и его армия. Качается туман в головах участников пьяного застолья, и рождаются в отуманенных мозгах нелепые выпады против «гнусного языка, которого и на свете не существует» и несбыточные прожекты спасения отечества: «На Руси возможно только одно: вера православная, власть самодержавная».
Мир вздыблен вихрем невиданной силы и погружен в туман вселенского хаоса. Но в самом центре взбаламученного стихией пространства, посреди «страшной страны Украины», словно величественный остров смысла и красоты стоит единственный оплот любви и надежды — Город.
Город — центр вселенной в романе. Последняя надежда
Чем глубже погружаешься в романный мир, тем острее сознаешь: реальное историческое событие предстает у Булгакова как вселенская общечеловеческая драма, исторический поединок разума и добра со слепой стихией ненависти и злобы. Место же действия трагедии — это и вполне конкретный исторический центр — Киев — и в то же время нечто большее: символ человеческой цивилизации, материальное воплощение создававшейся веками духовной культуры, цивилизованного, обустроенного, культурного бытия.
И Именно над ним-то, именно над этим Городом, нависла смертельная опасность. А значит — и над малой его частичкой, последним прибежищем человека — семейным Домом.
В системе символов «Белой гвардии» Дом — явление не менее значительное и объемное, чем Город. Само слово не выделено в тексте романа, но Дому как первооснове бытия уделено, пожалуй, не меньше места, чем внутренней, интимной стороне его жизни.
Мирный, уютный очаг, упрямо и стойко хранящий свое тепло в свирепые, лютые времени. Дом защищается от злых вихрей, терзающих тело Города и угрожающих ему самому, кремовыми шторами на окнах, благодаря чему обитатели его «чувствуют себя оторванными от внешнего мира. А он, этот внешний мир… грязен, кровав и бессмыслен».
Город и Дом выстояли под натиском вихрей революции и гражданской войны. «В теплых комнатах поселились сны». Но по-прежнему высоко в небе была «звезда красная и пятиконечная Марс». И замерла в ужасе станция, на путях которой притаился перед броском на Город бронепоезд.
Страшной угрозой невиданных доселе разрушений и бед, даже на фоне уже произошедшего, звучат эти строки. Последняя ночь перед катастрофой, предощущением которой пронизан весь роман.
«Мать сказала детям:
— Живите.
А им придется мучиться и умирать».
Но перед этой катастрофой, уже стоящей на пороге, автор опускает занавес. Чтобы поднять его в совсем неожиданном месте: «Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?»
Повествуя о безудержном разгуле зла, Булгаков убеждает: любое дьявольское наваждение рано или поздно исчезнет, в конце концов, а иначе и нельзя, незачем жить на свете.
Так почему же мы не понимаем этого? Почему?!