В наше время, когда “американизация” отечественной культуры идет полным ходом, когда голливудский ширпотреб вытесняет с экранов российские фильмы, а вместо “Пушкина и Гоголя” с базара несут “Плейбой” и “ножки Буша”, особенно полезно обратиться, к сатирическому творчеству Лескова.
Тульский Л^вша, несмотря на все посулы англичан, остается верен своей неблагодарной, но милой сердцу родине. Название произведения полностью звучит так: “Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе”.
Превалирует тема беспокойства автора об ущербе преклонения перед иностранным. В данном повествовании Платов противопоставлен комическому образу самого государя: “…А Платов на эти слова в ту же минуту опустил правую руку в свои большие шаровары и тащит оттуда ружейную отвертку. Англичане говорят: “Это не отворяется”, а он, внимания не обращая, ну замок ковырять. Повернул раз, повернул два — замок и вынулся. Платов показывает государю собачку, а там на самом сугибе сделана русская надпись: “Иван Москвин во гра де Туле”. Англичане удивляются и друг дружку поталкивают: ох-де, мы маху дали! А государь Платову грустно говорит: “Зачем ты их очень сконфузил, мне их теперь очень жалко. Поедем”. Сели опять в ту же двухсветную карету и поехали, и государь в этот день на бале был, а Платов еще больший стакан кис-лярки выдушил и спал крепким казачьим сном”.
Левша еще не появился в повествовании, но уже расставлены акценты, уже комедийное начало заявлено, противостояние выявлено. Впрочем, это сделано и в первом абзаце, с великолепным мастерством утонченного стилиста: “Объездил он все страны и везде через свою ласковость всегда имел самые междоусобные разговоры со всякими людьми, и все его чем-нибудь удивляли и на свою сторону преклонять хотели, но при нем был донской казак Платов, который этого склонения не любил и, скучая по своему хозяйству, все государя домой манил. И чуть если Платов заметит, что государь чем-нибудь иностранным очень интересуется, то все провожатые молчат, а Платов сейчас скажет: “Так и так, и у нас дома свое не хуже есть”, — и чем-нибудь отведет”.
Посетивший Лескова литературный критик В. В. Протопопов записал за ним: “Я люблю литературу как средство, которое дает мне возможность высказывать все то, что я считаю за истину и за благо; если я не могу этого сделать, я литературы уже не ценю: смотреть на нее как на искусство не моя точка зрения…” При этом Лесков готов был признать, что “благородством направления” искупается даже недостаток художественности. “Разумеется, — добавлял он, — гармонически целостное сочетание и той и другой — это высшая ступень творчества, но достижение ее выпадает на долю только настоящих мастеров, взысканных большими дарованиями”.
Думается, что именно в “Левше”, где автор использовал нестандартную стилистику, было достигнуто высокое “гармоническое сочетание” художественности и направления. Вот едут государь и казак Платов домой, друг на друга обиженные. По-всякому можно описать эту поездку. Лаконично, в стиле газетного очерка, растянуто, с бытовыми, дорожными подробностями. Лескову хватает одного абзаца, искрящегося юмором: “Они и ехали молча, только Платов на каждой станции выйдет и с досады квасной стакан водки выпьет, соленым бараночком закусит, закурит свою корешковую трубку, в которую сразу целый фунт Жукова табаку входило, а потом сядет и сидит рядом с царем в карете молча. Государь в одну сторону глядит, а Платов в другое окно чубук высунет и дымит на ветер. Так они и доехали до Петербурга, а к попу Федоту государь Платова уже совсем не взял. “Ты, — говорит, — к духовной беседе невоздержен и так очень много куришь, что у меня от твоего дыму в голове копоть стоит”. Платов остался с обидою и лег дома на досадную укушетку, да так все и лежал да покуривал”.
В чем-то “Сказ о тульском косом Левше” похож на рассказы Зощенко. Та же самая вроде народная, но где-то пародийная речь, то же самое обыгрывание внешне не комичных, но в трактовке авторов очень смешных подробностей.
Например, передача блохи государыне заняла в изложении Лескова одну строчку, где царица оказалась смешной позершей:
* “Императрица Елисавета Алексеевна посмотрела блохины верояции и усмехнулась, но заниматься ею не стала.
* — Мое, — говорит, — теперь дело вдовье, и мне никакие забавы не обольстительны”.
* Новый государь, Николай, явно симпатичен автору, в отличие от Александра Павловича, преклонявшегося перед иностранцами. И рассказ о нем, не теряя юмористического звучания, приобретает почтительность:
* “Государь Николай Павлович ни о чем не забывал, и чуть Платов насчет междоусобных разговоров кончил, он его сейчас же и спрашивает:
* — А что же, как мои тульские мастера против аглицкой нимфозории себя оправдали?
* Платов отвечал в том роде, как ему дело казалось.
* — Нимфозория, — говорит, — ваше величество, все в том же пространстве, и я ее назад привез, а тульские мастера ничего удивительнее сделать не могли.
* Государь ответил:
* — Ты — старик мужественный, а этого, что ты мне докладываешь, быть не может.
* Платов стал его уверять и рассказал, как все дело было, и как досказал до того, что туляки просили его блоху государю показать, Николай Павлович его по плечу хлопнул и говорит:
* — Подавай сюда. Я знаю, что мои меня не могут обманывать. Тут что-нибудь сверх понятия сделано”.
Ну а дальше действие развивается по известному сценарию. Левша,
И уже перед смертью мастеровой просит: “Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни Бог войны, они стрелять не годятся”. Не сказали, не сочли нужным. “А доведи они Левшины слова в свое время до государя, — в Крыму на войне с неприятелем совсем бы другой оборот был”.
В 12-й главе автор как бы резюмирует рассказанное. И стоит привести его “резюме” хоть частично, потому что лучше уже не скажешь: “Таких мастеров, как баснословный Левша, теперь, разумеется, уже нет в Туле: машины сравняли неравенство талантов и дарований, и гений не рвется в борьбе против прилежания и аккуратности.
Благоприятствуя возвышению заработка, машины не благоприятствуют артистической удали, которая иногда превосходила меру, вдохновляя народную фантазию к сочинению подобных нынешней баснословных легенд. Работники, конечно, умеют ценить выгоды, доставляемые им практическими приспособлениями механической науки, но о прежней старине они вспоминают с гордостью и любовью. Это их эпос, и притом с очень “человечиной душою”.
Время показало, что сам художник поднялся на эту высшую ступень творчества, так как оно не только не обесценило значение ярких и мудрых книг Лескова, а, напротив, высветило их глубины. На расстоянии длиной в столетие яснее видится “гармонически-целостное сочетание” художества и мысли, той самой, в которой так долго отказывали Лескову. И творческое наследие классика становится все необходимее нам, современникам нового века.
Левша – неказистый мужичок, с выдранными «при ученье» волосами, одетый, как нищий – не боится идти к государю, так как уверен в своей правоте, в качестве своей работы. Оказавшись в Англии, он стремится понять военные хитрости англичан и послужить Отечеству. Левша, который едет в Англию без документов, наспех одетый, голодный, чтобы продемонстрировать русскую смекалку и умение, является для писателя воплощением идеи самоотречения во имя славы Отечества. Не случайно повествователь передает его разговоры с англичанами, упорно пытающимися склонить Левшу к тому, чтобы остаться в Англии. Непреклонность героя вызывает уважение англичан.
Проводя параллель с современной жизнью, хочу отметить, что проблема эта остается актуальной и в наше время. Наши проблемы были косвенно описаны Лесковым в современной ему форме. Время от времени все же находятся «аглицкие» добродетели, пытающиеся использовать наши таланты во благо своей родины, но это, безусловно, является лишь признаком бессовестного отношения властных структур к своим людям, за что государству должно быть очень стыдно.
Непомерная любовь ко всему иноземному, уважение и гостеприимство, проявляемые к иностранцам, часто отводят взоры наших политиков от собственного народа, что нередко оказывает губительное влияние на людей. Очень точно это можно проследить в восемнадцатой главе сказа, где «англичанина… привезли в посольский дом,… сразу позвали к нему лекаря и аптекаря…», в то время как простого русского левшу «до самого утра… по всем отдаленным кривопуткам таскали и все пересаживали, так что он весь избился…».
Несмотря на трагичность судьбы главного героя, в произведении описывается также довольно много ситуаций, носящих комический характер. Оригинальность произведению придают необыкновенный слог и манера повествования автора: простота, краткость, стремительность действий. Здесь сразу же на ум приходит спор Левши с подшкипером о том, кто больше выпьет, когда, идя наравне, оба одновременно увидели вылезающих из воды разноцветных чертей. Очень интересны описания внешнего вида тульских мастеров («три человека,… один косой левша, на щеке пятно родимое, а на висках волосья при ученье выдраны…»), Левши («…в опо-рочках, одна штанина в сапог, другая мотается, а озямчик старенький, крючочки не застегиваются, порастеряны, а шиворот разорван; но ничего, не конфузится»).
С юмором описывает Лесков «спираль», образовавшуюся от «безотдышной работы» «у мастеров в их тесной хороминке», от которой «непривычному человеку с свежего поветрия и одного раза нельзя было продохнуть».
Также комичность рассказу придает выдумка и остроумие автора, заключающиеся в использовании новых слов – иностранных слов, переделанных на русский манер или смешанных с исконно русскими выражениями. Примерами таких неологизмов являются слова: «тугомент» («документ»), «нимфозория» («инфузория»), «долбица» («таблица») и пр.
В своем произведении Н. С. Лесков успешно синтезировал множество трагических и комических черт, ярко и точно выразив в них горе и радости, недостатки и преимущества, особенности характера и самобытность русского народа