В ершалаимских сценах романа Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита» два главных героя — пятый прокуратор Иудеи, римский всадник Понтии Пилат и нищий бродяга Иешуа Га-Ноцри, не помнящий своих родителей. Между собой они ведут спор об истине. Иешуа утверждает, что все люди — добрые. Дабы опровергнуть это утверждение, Пилат демонстрирует ему злого человека — кентуриона Марка Крысобоя, который избивает подследственного. Однако Га-Ноцри все равно остается при своем прежнем убеждении. Когда прокуратор вновь спрашивает Иешуа: «А теперь скажи мне, что это ты все время употребляешь слова «добрые люди»? Ты всех, что ли, так называешь?» — Иешуа спокойно отвечает: «Всех... злых людей нет на свете». И Крысобоя он тоже считает добрым, добавляя при этом: «...Он, правда, несчастливый человек. С тех пор как добрые люди изуродовали его, он стал жесток и черств».
Пилату Иешуа признается, что толпе на ершалаимском базаре «говорил о том, что рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины». Прокуратор, страдающий жуткой головной болью, раздраженно возражает: «Зачем же ты, бродяга, на базаре смущал народ, рассказывая про истину, о которой ты не имеешь представления? Что такое истина?» И слышит в ответ опять спокойный, ровный голос: «Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе трудно даже глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет».
Здесь Иешуа как бы предрекает последующие муки совести, которые после казни будет испытывать прокуратор. Пока же чудо исцеления, которое продемонстрировал Га-Ноцри, заставляет Пилата по-другому отнестись к безвестному бродяге-проповеднику. Он приказывает развязать арестованному руки и начинает с ним вместо допроса обыкновенный разговор двух интересующихся друг другом людей Прокуратор уже склонен доверять заявлению Иешуа, что тот не призывал толпу разрушить ершалаимский храм, но просит его поклясться, что таких призывов действительно не было- « — Чем хочешь ты, чтобы я поклялся? — спросил, очень оживившись, развязанный.
— Ну, хотя бы жизнью твоею, — ответил прокуратор, — ею клясться самое время, так как она висит на волоске, знай это
— Не думаешь ли ты, что ты ее подвесил, игемон? — спросил арестант — Если это так, ты очень ошибаешься. Пилат вздрогнул и ответил сквозь зубы:
— Я хочу перерезать этот волосок.
— И в этом ты ошибаешься, — светло улыбаясь и заслоняясь рукой о г солнца, возразил арестант, — согласись, что перерезать волосок уж наверно может лишь тот, кто подвесил?»
Понтий Пилат признает красноречие своего собеседника. И уже надеется, что не придется брать греха на душу, поскольку обвинение против симпатичного прокуратору Иешуа Га-Ноцри рассыпалось и можно с чистой совестью выносить оправдательный приговор. Но вдруг выясняется, и об этом с сожалением говорит тоже успевший проникнуться симпатией к арестанту секретарь, что над подследственным нависло еще одно, гораздо более страшное обвинени
ния Га-Ноцри, что царство истины все-таки настанет, кричит, стараясь самого себя, а не подследственного, убедить этим криком: «Оно никогда не настанет'» Тем самым он пытается хоть немного оправдать ту несправедливость, которую собирается свершить, утвердив смертный приговор невиновному. Раз в мире принципиально недостижимо царство справедливости, раз все равно нет в мире правды, собственный грех может показаться на первый взгляд не таким уж значительным, даже если цена ему — жизнь человека. К тому же прокуратор тешит себя надеждой, что удастся добиться от первосвященника Иосифа Каифы помилования для Иешуа. Но в глубине души Пилат должен понимать, что надежда эта неосновательна. Ведь прокуратор успел понять, что ловушку для Га-Ноцри с помощью предателя Иуды из Кириафа устроил сам Кайфа. Пилат просто оправдывает свою трусость, давая совести обманчивую надежду, что казни не будет. И неслучайно Иешуа перед казнью, как передал прокуратору начальник тайной стражи Афраний, заявил, что худшим из человеческих пороков
считает трусость. Напрасно Пилат уже после казни пытается убедить являющеюся ему во сне Иешуа, что объем его, прокураторской, власти ограничен и явно недостаточен для того, чтобы воспрепятствовать осуществлению несправедливой казни. Себя же самого прокуратор безуспешно уверяет, что казни не было, но, проснувшись, отчетливо сознает, что она была, что философа, проповедовавшею, будто все люди добрые, не вернешь, И доспорить с ним никогда не удастся. Чтобы утешить свою совесть, а заодно и опровергнуть доводы Иешуа, Пилат организует убийство Иуды. Но убийство — это, по учению Га-Ноцри, безусловное зло, какими бы благими целями оно ни оправдывалось и каких бы преступлении ни совершил убитый прежде. И смерть предателя из Кириафа не успокоила совесть Пилата. Прошение же прокуратор заслуживает только в финале романа, когда признает трусость худшим из пороков, выражает в душе готовность любой ценой воспрепятствовать несправедливой казни, пожертвовать не только карьерой, ко и самой жизнью, и, главное, принимает этическ
ую сторону учения об абсолютном добре. И встреча-ется наконец с Иешуа Га-Ноцри, идущим по лунному лучу
Человеческая слабость не позволила Понтию Пилату свершить добро и освободить Иешуа. Все его доводы в споре с Га-Ноцри в конечном счете служат целям самооправдания. Пилат стремится доказать невозможность изменить существующий не-справедливый порядок вещей и тем самым успокоить отягощенную казнью невинного совесть. Однако избавления от душевных мук так и не находит. Его может дать только следование провозглашенному Иешуа этическому идеалу, который разделял и сам Михаил Булгаков.