«Гроза», показывающая страшный, темный мир самодуров и людей, находящихся под их пятой, освещена, словно «лучом света», самой сильной героиней Островского - Екатериной, ставшей «легендарным характером». Ее душевная сила идет от ее особого внутреннего мира. Наверное, у каждого калиновца когда-то был свой мир, такой же чистый, но, приняв господство самодуров или даже становясь ими, пойдя на множество компромиссов, они растеряли его, или изуродовали, или же схоронили в самой глубине души. А Катерина сохранила его неприкосновенным, ибо она не пошла, вернее, просто не смогла пойти на компромиссы с совестью и, может быть, поэтому не была понята другими.
Катерина живет своими чувствами и нравственными понятиями и терпит попытки Кабанихи подчинить их себе лишь до тех пор, «пока терпится». Она необразованна и проверять все с помощью рассудка просто не может. Может быть, будь она разумна, она бы поняла, почему так жалок Тихон, и не стала бы требовать от него подвига, поняла бы эгоизм Бориса, не так восприняла бы пророчество барыни, но... Дали ли Жадову из «Доходного места» его ум и образованность силы в борьбе с жизнью? Нет. Убеждения же Катерины, в отличие от его, не вычитаны, не услышаны, а выстраданы, созданы и приняты ею самой, и никто и ничто не смогло заставить ее отказаться от них. Вещун ее — сердце.
Ощущение мира у нее языческое, сила чувств необычайна, она как бы возносится над землей на крыльях и спрашивает Варвару: «Отчего люди не летают?» Избыток чувств выражается не только в этих порывах, но и в слезах поутру, в то время когда она еще жила, «как птичка на воле». Этим сильным чувствам было мало восхищения природой и Божьими храмами, очарования рассказов странниц и богомолок, они сами создают необычайное воображение, чудесное и глубоко поэтическое. Иконы, слова странниц о «храмах золотых», «садах необыкновенных» превращаются в живые яркие картины, сны, церковь становится раем, Катерина видит поющих ангелов, ощущает себя летящей...
Но христианство для Катерины не только основа воображения, не просто милые народные праздники и хождение в церковь. Для нее это закон, но не жесткий закон Кабанихи, выражаемый внешним соблюдением обычаев, порою устаревших и унизительных, а закон внутренний, принятый полностью и исключающий любое нарушение его. Именно поэтому Катерина, совершив грех под влиянием сильнейшего чувства, испытывает такие страшные мучения и упреки совести и ищет облегчения в покаянии пред всем народом. Это подсказано ей самим христианством, но калиновцы шокированы: для них суд людской так же высок (если не выше), как и Божий. Катерина настолько выше этих людей, что не может быть понята ими.
Но до самой смерти, тоже страшно греховной, она верит в истинное гуманное христианство. Она говорит: «Грех. Молиться не будут? Кто любит, тот будет молиться...» То же подтверждает и Кулигин: «...а душа теперь не ваша: она теперь перед судией, который милосерднее вас!» Для Катерины без веры потерян смысл жизни. Только на чувствах и воображении не может создаться душа человека. А душа-то у Катерины такая чистая, светлая, что наполняет все ее существо свечением, которое замечают все, даже
Высокий внутренний мир Катерины дает ей сознание своего человеческого достоинства, гордости. И именно это больше всего пугает и бесит Кабаниху: ведь никто в ее семье этим достоинством не обладал, она считает это обидчивостью или заносчивостью. Чувство обиды действительно сильно у Катерины, оно проявляется уже в шесть лет, но это не просто языческая сила чувств, это еще подсознательное понятие несправедливости и оскорбления ее достоинства. Катерина не выступает, как Кулигин, в защиту гражданского достоинства, она даже не знает названия этого чувства в ней, но оно проявляется в ее словах, когда Кабаниха «точит» сына и невестку. А самое сильное ее чувство - любовь. Все существо Катерины пронизано ею. Любовь к природе: не только в родительском доме, когда была счастлива, но и перед смертью она поет гимн жизни, гимн безупречной красоте природы. Мне кажется, что невольно, подсознательно она сравнивала прекрасный мир природы с тем миром, куда она попала после замужества, где «все как будто из-под неволи», даже поклонение Богу, и сознавала, что, говоря словами Кулигина, «этот мир был страшнее», у него были «жестокие нравы». Это усиливало ее стремление в небо, к природе, к чему-то отличающемуся от этого темного мира. И поэтому такую необыкновенную силу и глубину принимает ее любовь к Борису. Она и Варвару любит «до смерти», и даже жалость ее к Тихону можно назвать какой-то особой любовью, все это не может быть сравнимо с этим самым сильным ее чувством. Любовь ее — «всепрощающая», она прощает Борису то, чего она не простила Тихону, — трусость. Ослепленная, она не смогла почувствовать малодушия Бориса; любовь ее самоотверженна: не о своей гибели думает — о его, не о своем бесчестии — о его «вечном покоре», Не молится она перед гибелью потому, что силы и думы отданы любимому человеку, о другом не может думать.
В доме свекрови сталкиваются глубокие сильные чувства, яркое воображение Катерины и христианские устои Кабанихи и ей подобных самодуров. По их представлениям, Богу можно лишь поклоняться, а Катерина-то его еще и любит! Она и «завяла», будучи не в состоянии естественно выражать свои чувства. И это противоречие становится страшным, когда в Катерине появляется чувство, к тому же одно из самых греховных, с которым справиться она не в силах. Из этого тупика в мире Калинова выход один — смерть. И поэтому Катерина с самого начала томима предчувствием смерти: после самых счастливых мгновений ей «умереть захотелось...». Не боясь людского суда, она сама себя судит: мир христианских легенд, в котором она воспитывалась, чист, и душа-то ее. чиста, «скрывать-то ничего не может», не может делать так, чтоб было «шито-крыто». Покаянием она облегчила душу, но людской суд оказался страшен. Даже ласки Тихона ей противны, и они как попрек. Жизнь превратилась в нескончаемую муку, и о ней даже «думать не хочется». «И человек ничто. Пылинкой в мире он. Но боль его громаднее Вселенной».
Катерина смогла быть сильнее Ларисы Огудаловой, попавшей в такое же положение, и сама прерывает жизнь, умирая в полете — полете вниз, но полете...