Стихи, составляющие отдельную, заключительную часть романа «Доктор Живаго» в качестве стихов главного героя — врача Юрия Живаго, Борис Пастернак считал лучшими своими стихами. Здесь очень многие образы связаны с Евангелием. В открывающем цикл «Гамлете» поэт умоляет Бога пронести мимо чашу страданий, но сознает, что
...Продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один,все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить ~ не поле перейти.
В другом стихотворении, «На Страстной», природа скорбит о гибели Христа:
И лес раздет и непокрыт
И на Страстях Христовых,
Как строй молящихся,стоит
Толпой стволов сосновых.
А в городе,на небольшом
Пространстве,как на сходке,
Деревья смотрят нагишом
Вцерковные решетки.
И взгляд их ужасом объят.
Понятна их тревога.
Сады выходят из оград.
Колеблется земли уклад:
Они хоронят Бога.
Однако, по убеждению поэта, чудо Воскресения в Пасхальную ночь восстановит мировую гармонию, одолеет смерть:
Но в полночь смолкнут тварь и плоть,
Заслышав слух весенний,
Чтодолько-только распогодь,
Смерть можно будет побороть
Усильем Воскресенья.
В одном из самых известных пастернаковских стихотворений, в знаменитой «Зимней ночи», зажженная на столе свеча, словно свеча у иконы, уподобляет любовное свидание молитве:
На озаренный потолок Ложились тени,
Скрещенье рук,скрешенье ног,
Судьбы скрещенья.
На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал,как ангел,два крыла
Крестообразно.
У Пастернака истинная любовь хранима ангелами.
Рождеству посвящена «Рождественская звезда». Здесь Вифлеемская звезда «возвышалась горящей скирдой соломы и сена средь целой Вселенной, встревоженной этою новой звездой». А волхвы:
Стояли в тени,словно в сумраке хлева,
Шептались,едва подбирая слова.
Вдруг кто-то в потемках,немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на Деву,
Как гостья,смотрела звезда Рождества.
И почти все следующие за «Рождественской звездой» стихи цикла уже посвящены непосредственно Иисусу Христу. В «Рассвете» поэт вновь, после долгого перерыва, приходит к вере в Господа:
И через много-много лет
Твой голос вновь меня встревожил.
Всю ночь читал я Твой Завет
И как от обморока ожил.
В «Чуде» — пос
Найдись в это время минута свободы
У листьев,ветвей,и корней,и ствола,
Успели б вмешаться законы природы.
Но чудо есть чудо,и чудо есть Бог.
Когда мы в смятенье,тогда средь разброда
Оно настигает мгновенно,врасплох.
Пастернак ставит Божий Промысел выше законов природы, чудо выше знания. В «Земле» он призывает, «чтоб тайная струя страданья согрела холод бытия». В «Дурных днях» Христу во время торжественного входа в Иерусалим
Припомнился скат величавый
Впустыне и та крутизна,
С которой всемирной державой
Его соблазнял сатана.
Также и самому поэту в жизни пришлось пережить немало дьявольских соблазнов от власть имущих, однако он не изменил своей музе, что и доказал «Доктор Живаго». В «Магдалине» Пастернак надеется,
Что за этот страшный промежуток Я до Воскресенья дорасту.
И в заключительном «Гефсиманском саду» евангельский пейзаж, где «седые серебристые маслины пытались вдаль по воздуху шагнуть», передает душевное состояние Иисуса, когда
Он отказался без противоборства,
Как от вещей,полученных взаймы,
От всемогущества и чудотворства,
И был теперь как смертные,как мы.
Ночная даль теперь казалась краем
Уничтоженья и небытия. Простор
Вселенной был необитаем,
И только сад был местом для житья.
Христос обращается к своим ученикам:
...Ход веков подобен притче
И может загореться на ходу.
Во имя страшного ее величья
Я в добровольных муках в гроб сойду.
Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И,как сплавляют по реке плоты,
Ко Мне на суд,как баржи каравана,
Столетья поплывут из темноты.
Пастернаку евангельские мотивы «стихов из романа» были необходимы для подчеркивания христианской этики, лежащей в основе «Доктора Живаго». Проповедь Иисуса освещает не только все столетия последующей истории, но и образы героев романа. Она светится не только во Вселенной, но и в душах Юрия Живаго и Лары. Живаго, в полном соответствии с фамилией, живой, его в советском обществе фактически хоронят заживо. Не случайно роман начинается с похорон отца Юрия и пророческой фразы: «Живаго хоронят». И в финале доктору Живаго суждена уже «полная гибель всерьез» — он буквально задыхается в переполненном трамвае. Но воскресает — в своих стихах, завершающих роман.