Герои повести «Котлован» верят, что, построив «единый общепролетарский дом», они заживут прекрасное жизнью. Изнурительная, выматывающая силы работа — это рытье котлована, котлована под «единственный общепролетарский дом вместо старого города, где и посейчас живут люди дворовым огороженным способом». Это дом- мечта, дом-символ. Рухнув на пол после трудового дня, люди спят вповалку, «как мертвые». Вощев (один из главных героев повести) «всмотрелся в лицо ближнего спящего — не выражает ли оно безответного счастья удовлетворенного человека.
Но спящий лежал замертво, глубоко и печально скрывались его глаза, и охладевшие ноги беспомощно вытянулись в стертых рабочих штанах. Кроме дыхания, в бараке не было ни звука, никто не видел снов и не разговаривал с воспоминаниями, — каждый существовал без всякого излишка жизни, и во время сна оставалось живым только сердце, берегущее человека».
Рабочие верят в «наступление жизни после постройки больших домов». Поэтому так без остатка отдают себя работе, высасывающей соки из тела. Ради будущей жизни можно потерпеть и пострадать. Каждое предыдущее поколение терпело в надежде, что последующее будет жить достойно.
Поэтому отказываются люди закончить работу в субботу: хотят приблизить новую жизнь. «До вечера долго... чего жизни зря пропадать, лучше сделаем вещь. Мы ведь не животные, мы можем жить ради энтузиазма». С появлением девочки Насти рытье котлована вроде бы обретает какую-то определенность, осмысленность.
Настя — первый житель дома-мечты, еще не построенного дома-символа. Но Настя умирает от одиночества, неприкаянности, от отсутствия тепла. Взрослые люди, которые видели в ней источник своей жизни, не почувствовали, «насколько окружающий мир должен быть
«Вощев стоял в недоумении над этим утихшим ребенком, и он уже не знал, где же теперь будет коммунизм в свете, если его нет сначала в детском чувстве и в убежденном впечатлении. Зачем ему теперь нужен смысл жизни и истина всемирного происхождения, если нет маленького, верного человека, в котором истина стала бы радостью и движением?» Платонов считал, что чужую беду надо переживать так же, как свою личную, помня об одном: «Человечество — одно дыхание, одно живое теплое существо. Больно одному — больно всем. Умирает один — мертвеют все. Долой человечество — пыль, да здравствует человечество — организм... Будем человечеством, а не человеком действительности».
Много лет спустя Э.Хемингуэй, восхищавшийся рассказом Платонова «Третий сын», отыщет эпиграф к роману «По ком звонит колокол» в стихах английского поэта XVII века Джона Донна, говорящих о единстве человечества перед лицом горя и смерти: «Нет человека, который был бы как остров, сам по себе; каждый человек есть часть материка, часть суши; и если волной снесет в море береговой утес, меньше станет Европа... Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством; а потому не спрашивай никогда, по ком звонит колокол, он звонит по тебе».
Можно только удивляться и глубокому созвучию гуманистических мотивов, и почти прямому совпадению строк: «смерть каждого человека умаляет и меня» и «умирает один — мертвеют все...» Поистине к Андрею Платонову с полным правом можно отнести слова об истинном художнике: