Говоря о романе «Евгений Онегин», Белинский отмечает его историзм и правдоподобность. «Евгений
Онегин», как считает критик, «есть поэма историческая, хотя в числе её героев нет ни одного исторического
лица».
Далее Белинский указывает на народность романа. В романе “Евгений Онегин” народности больше,
нежели в каком угодно другом народном русском сочинении... Если её не все признают национальною, то это
потому, что у нас издавна укоренилось престранное мнение, будто бы русский во фраке или русская в корсете
— уже не русские, и что русский дух даёт себя чувствовать только там, где есть зипун, лапти, сивуха и кислая
капуста. «Тайна национальности каждого народа заключается не в его одежде и кухне, а в его, так сказать,
манере понимать вещи». Глубокое знание обиходной философии сделало “Онегина” и “Горе от ума”
произведениями оригинальными и чисто русскими.
По мнению Белинского, лирические отступления, обращения поэта к самому себе, исполнены
задушевности, чувства, ума, остроты; личность поэта в них является любящею и гуманною. «“Онегина” можно
назвать энциклопедией русской жизни и в высшей степени народным произведением», — утверждает критик.
Он указывает на реализм “Евгения Онегина”: «Пушкин взял эту жизнь, как она есть, не отвлекая от нее
только одних поэтических ее мгновений; взял ее со всем холодом, со всею ее прозою и пошлостию». “Онегин”
«есть поэтически верная действительности картина русского общества в известную эпоху». В лице Онегина,
Ленского и Татьяны, по мнению критика, Пушкин изобразил русское общество в одном из фазисов его
образования, его развития.
Критик говорит об огромном значении романа для последующего литературного процесса. Вместе с
современным ему гениальным творением Грибоедова, комедией “Горе от ума”, стихотворный роман Пушкина
положил прочное основание новой русской поэзии, новой русской литературе.
Белинский дал характеристику образам романа. Так, характеризуя Онегина, он замечает: «Большая часть
публики совершенно отрицала в Онегине душу и сердце, видела в нем человека холодного, сухого и эгоиста по
натуре. Нельзя ошибочнее и кривее понять человека! Светская жизнь не убила в Онегине чувства, а только
охолодила к бесплодным страстям и мелочным развлечениям... Онегин не любил расплываться в мечтах,
больше чувствовал, нежели говорил, и не всякому открывался. Озлобленный ум есть тоже признак высшей
натуры, потому только людьми, но и самим собою».
Онегин — добрый малый, но при этом недюжинный человек. Он не годится в гении, не лезет в великие
люди, но бездеятельность и пошлость жизни душат его. Онегин — страдающий эгоист... Его можно назвать
эгоистом поневоле, считает Белинский, в его эгоизме должно видеть то, что древние называли рок, судьба.
В Ленском Пушкин изобразил характер, совершенно противоположный характеру Онегина, считает критик,
характер совершенно отвлеченный, совершенно чуждый действительности. Это было, по мнению критика,
совершенно новое явление.
Ленский был романтик и по натуре, и по духу времени. Но в то же время “он сердцем милый был невежда”:
вечно толкуя о жизни, никогда не знал ее. «Действительность на него не имела влияния: его и печали были
созданием его фантазии», — пишет Белинский. Ленский полюбил Ольгу и украсил ее достоинствами и
совершенствами, приписал ей чувства и мысли, которых у ней не было и о которых она и не заботилась. «Ольга
была очаровательна, как все “барышни”, пока они еще не сделались “барынями”; а Ленский видел в ней фею,
романтическую
Люди, подобные Ленскому, при всех их неоспоримых достоинствах, нехороши тем, что они или
перерождаются в совершенных филистеров, или, если сохранят навсегда свой первоначальный тип, делаются
этими устарелыми мистиками и мечтателями, которые так же неприятны, как и старые идеальные девы, и
которые больше враги всякого прогресса, нежели люди просто, без претензий, пошлые. Словом, это теперь,
самые несносные пустые и пошлые люди.
Татьяна, по мнению Белинского, — существо исключительное, натура глубокая, любящая, страстная.
Любовь для нее могла быть или величайшим блаженством, или величайшим бедствием жизни, без всякой
примирительной середины. При счастии взаимности любовь такой женщины — ровное, светлое пламя; в
противном случае — упорное пламя, которому сила воли, может быть, не позволит прорваться наружу, но
которое тем разрушительнее и жгучее, чем больше оно сдавлено внутри.
Счастливая жена, Татьяна, спокойно, но, тем не менее, страстно и глубоко любила бы своего мужа, вполне
пожертвовала бы собою детям, но не по рассудку, а опять по страсти. И в этой жертве, в строгом выполнении
своих обязанностей она нашла бы свое величайшее наслаждение, свое высшее блаженство «Это дивное
соединение грубых, вульгарных предрассудков с страстию к французским книжкам и с уважением к глубокому
творению Мартына Задеки возможно только в русской женщине. Весь внутренний мир Татьяны заключался в
жажде любви, ничто другое не говорило ее душе, ум ее спал», — писал критик.
По мнению Белинского, для Татьяны не существовал настоящий Онегин, которого она не могла ни
понимать, ни знать, потому что она и саму себя так же мало понимала и знала, как и Онегина.
Белинский рассуждает о характере Татьяны так: «Татьяна не могла полюбить Ленского и еще менее могла
полюбить кого-нибудь из известных ей мужчин: она так хорошо их знала, и они так мало представляли пищи ее
экзальтированному, аскетическому воображению». И далее: «Есть существа, у которых фантазия имеет
гораздо более влияния на сердце... Татьяна была из таких существ».
После дуэли, отъезда Онегина и посещения Татьяной комнаты Онегина «она поняла, наконец, что есть для
человека интересы, есть страдания и скорби, кроме интереса страданий и скорби любви... И поэтому книжное
знакомство с этим новым миром скорбей, если и было для Татьяны откровением, это откровение произвело на
нее тяжелое, безотрадное и бесплодное впечатление. Посещения дома Онегина и чтение его книг приготовили
Татьяну к перерождению из деревенской девушки в светскую даму, которое так удивило и поразило Онегина».
«Татьяна не любит света, и за счастие почла бы навсегда оставить его для деревни; но пока она в свете
— его мнение всегда будет её идолом и страх его суда всегда будет ее добродетелью... Но я другому отдана,
— именно отдана, а не отдалась! Вечная верность таким отношениям, которые составляют профанацию
чувства и чистоты женственности, потому что некоторые отношения, не освящаемые любовью, в высшей
степени безнравственны... Но у нас как-то все это клеится вместе: поэзия — и жизнь, любовь — и брак по
расчету, жизнь сердцем — и строгое исполнение внешних обязанностей, внутренне ежечасно нарушаемых.
Женщина не может презирать общественного мнения, но может жертвовать им скромно, без фраз, без
самохвальства, понимая всю великость своей жертвы, всю тягость проклятия, которое она берет на себя”, —
пишет Белинский, почти осуждая Татьяну Ларину за ее верность мужу.