Интерпретируя авторское предисловие к отдельному изданию первой главы “Евгения Онегина”, современный исследователь пишет, что Пушкин решил “представить новый тип произведения с его еще не явной жанровой определенностью” (1)*. В дальнейшем сам поэт, его преемники, продолжатели критики, литературоведы пытались проявить этот жанр. Осмысление жанровой структуры “Онегина” еще далеко не окончено и, разумеется, будет продолжено, но тем не менее в настоящей статье фиксируются суммарные результаты многолетней работы в этом направлении.
Пушкин, как известно, долго колебался в обозначении жанра “Евгения Онегина”, называя его то “романом в стихах”, то “поэмой. Свобода и широта творческого мышления поэта никогда не исключали его напряженного внимания к жанровым характеристикам своих произведений. Достаточно вспомнить темы жанровых названий в “Борисе Годунове” или нерешенную проблему заглавия «маленьких трагедий». Рациональная поэтика классицизма с ее четкой жанровой разграниченностью была преобразована Пушкиным, но не преодолена до конца. “Закон”, “вольность и покой” - постоянные мотивы Пушкина - были залогом и его жанрового мышления. Выразились они и в “Евгении Онегине”.
Действительно, “закон” и “покой” можно связать с устойчивой стороной жанра, с типологической отнесенностью, с канонами, установленными самим автором. “Вольность” при этом означает все изменчивое и гибкое в жанре, привносит в него отступления от канона, обогатив чертами уникальности и неповторимости. Так, Пушкин старается выдержать до конца композиционное равновесие “Онегина”: то у него в уме двухчастная композиция, с шестью главами в каждой части, то он пишет почти окончательный трехчастный план из девяти глав, то, остановившись на восьми главах и как будто освободившись от числовой соразмерности и симметрии, скрыто удерживает композиционную сбалансированность, соблюдая зеркальность и палиндромность в отношениях компонентов на всех уровнях. Те же черты можно видеть в постоянной опоре на онегинскую строфу, хотя как раз ее повторяющаяся рама и дает Пушкину средства для яркого разнообразия интонационных, композиционных и содержательных вариаций. Вместе с тем Пушкин легко может поменять общий эмоциональный тон романа и его жанровую отсылочность от главы к главе и даже внутри одной главы (например, первой), переместить, исключить или включить отдельные фрагменты текста - целостность романа при этом не нарушается. Так, посвящение Плетневу трижды передвигалось по тексту: сначала оно стояло перед четвертой и пятой главами в поглавном издании, затем перекочевало в примечания при полном издании 1833 г. и, наконец, заняло ведущее место, зазвучав увертюрой ко всему роману. Из приведенных примеров и множества им подобных можно предположить без ошибки, что жанровая характеристика “Онегина” вбирает в себя, равноправно их уравновешивая, постоянные и переменные, абсолютные и относительные, типологические и уникальные черты.Возможно ли, однако, составить такую характеристику с достаточной степенью объективности ввиду ее взаимоисключающих свойств, удастся ли приять ей необходимую диалекти
Определив жанр “Евгения Онегина” как роман в стихах, Пушкин задал нам дополнительную, сложную и увлекательную работу. Прочтение и понимание романа было бы куда проще, если бы он был назван поэмой.
Дело в том, что названием жанра Пушкин поставил “Онегина” не столько в круг типологических соответствий, которые помогли бы в уяснении генезиса романа, сколько фактически выделил его из всех существующих рядом, да и не рядом, жанров. Выделил и противопоставил им. Одновременно “Онегин”, оставаясь уникальным, неповторимым и гениальным произведением, теснейшим образом связан с творчеством Пушкина в целом и свободно вписывается как в русскую, так и в мировую литературу. Из перечисленных обстоятельств вытекает по меньшей мере два следствия: “Онегин” по существу не имеет сколько-нибудь близкого жанрового образца; “Онегин” по своей жанровой структуре перекликается с самыми различными, близкими и дальними по времени жанрами. В этом случае жесткий жанровый каркас “Онегина” не выстраивается. Аналоги и прецеденты отсутствуют, а спектр возможных сопоставлений всякий раз приведет к правильным, но различным результатам. Жанр “Онегина” вместо устойчивой определенности выявляет “протеические” свойства, и можно говорить лишь о модусе жанровой принадлежности.
В этих условиях “Онегину” немудрено как сохранять полную оригинальность, так и обмениваться рефлексами с множеством текстов на огромном культурном пространстве. Соответственно, роман Пушкина позволяет рассматривать себя с двух диаметрально противоположных, но равновозможных позиций: погруженным в какой-либо конкретный жанровый контекст или находящимся в самом себе, когда его жанр может объясняться из него самого.
Колеблющаяся пелена совместно выступающих свойств текста образует важнейшую сеть зависимостей. Из этой сети необходимо аналитически выбрать ряд особенностей, принадлежащих к сюжетно-композиционной сфере, системе образов, пространственно-временному объему, стилистике и пр.