План восьмой главы: Онегин появляется в петербургском светском обществе; Повествователь рассказывает, куда направился Онегин, убив Ленского на дуэли; Онегин на светском рауте встречает Татьяну, характеристика петербургского общества; Онегин полюбил Татьяну; Онегин пишет письмо Татьяне; отповедь Татьяны Онегину; конец романа. В восьмой главе романа о странствиях Онегина есть только полторы строфы:
Онегин (вновь займуся им), Убив на поединке друга, Дожив без цели, без трудов До двадцати шести годов, Томясь в бездействии досуга Без службы, без жены, без дел, Ничем заняться не умел. Им овладело беспокойство, Охота к перемене мест (Весьма мучительное свойство, Немногих добровольный крест).
Оставил он свое селенье,
Лесов и нив уединенье,
Где окровавленная тень
Ему являлась каждый день,
И начал странствия без цели,
Доступный чувству одному;
И путешествия ему,
Как вес на свете, надоели;
Он возвратился и попал,
Как Чацкий, с корабля на бал.
Итак, Онегин снова в петербургском большом свете. Пушкин ставит своего героя в те же самые жизненные ситуации и отношения, в какие он был поставлен в первой главе. Но если в первой главе свет благосклонно принял Онегина («Свет решил, что он умен и очень мил»), то теперь свет считает Онегина чужим; если в первой главе Онегин слегка презирает свет, то в восьмой он его ненавидит.
Как и в первой главе, Онегин показан в отношении к женщине, к любви. Но тогда любовь для него была «наукой страсти нежной», которой он в совершенстве овладел; теперь — он сам любит горячо, искренне, страстно.
В первой главе, разочаровавшись в свете, «условий света свергнув бремя... отстав от суеты», в восьмой — влюбившись в Татьяну и не получив ответа на свои послания, Онегин отрекается от света и ищет забвения в книгах:
...Глаза его читали, Но мысли были далеко И постепенно в усыпленье И чувств и дум впадает он, А перед ним воображенье Свой пестрый мечет фараон. То видит он: на талом снеге, Как будто спящий на ночлеге,
Недвижим юноша лежит, И слышит голос: что ж? убит. То видит он врагов забвенных, Клеветников, и трусов злых, И рой изменниц молодых, И круг товарищей презренных, То сельский дом — и у окна Сидит она... и все она!..
В восьмой главе Повествователь снова то приближает Онегина к себе, то отчуждает и даже иронизирует над ним. Вот Онегин на светском рауте: «Но это кто в толпе избранной стоит безмолвный и туманный? Для всех он кажется чужим». И как бы от лица участников раута ставится ряд вопросов, — в них слышится язвительная насмешка над Онегиным:
Все тот же ль он иль усмирился? Иль корчит так же чудака? Скажите: чем он возвратился? Что нам представит он пока?
И, не отвечая на язвительные вопросы толпы, Повествователь обращается к ней, защищая своего героя, вызывающего у него глубокое сочувствие
Пушкину искренне жаль своего героя, не нашедшего своего места в жизни, оказавшегося чужим, «лишним». Но когда речь идет об отношении Онегина к Татьяне, Повествователь снова иронизирует над героем. Ему больно, что Онегин тогда не полюбил Татьяну. И он настойчиво подчеркивает, чем именно Татьяна теперь вызвала его любовь:
Ей-ей! не то, чтоб содрогнулась Иль стала вдруг бледна, красна... У пей и бровь не шевельнулась; Не сжала даже губ она.
Или:
Но мой Онегин вечер целый Татьяной занят был одной, Не этой девочкой несмелой, Влюбленной, бедной и простой, Но равнодушною княгиней.
А между тем он все еще не понял, что Татьяной руководят врожденное чувство такта и тонкая интуиция. Попав в высший свет, она быстро усвоила
Повествователь старательно перечисляет все признаки страстной, искренней влюбленности Онегина в Татьяну. «...Он хранит письмо, где сердце говорит, где все наруже, все на воле». Он, как все влюбленные, теряется в ее присутствии:
Он с трепетом к княгине входит
...Слова нейдут
Из уст Онегина. Угрюмый,
Неловкий, он едва-едва
Ей отвечает...
И она доверчиво, просто и открыто говорит: «Я вас люблю (к чему лукавить?), но я другому отдана; я буду век ему верна». Онегин предвидел все: и «горькое презренье», какое взгляд ее изобразит, и «злобное веселье», какому он повод подавал, и боялся, что она увидит в его объяснении «затеи хитрости презренной». Но он не ждал этого нового признания в любви с таким решительным отрицанием возможности этой любви:
Она ушла. Стоит Евгений, Как будто громом поражен. В какую бурю ощущений Теперь он сердцем погружен!
Что так поразило его? Он впервые открыл для себя Татьяну, впервые увидел то, что является самым главным в ней: ее нравственную силу. Это и сила любви, это и сила, которая позволяет ей никому, кроме него, не открывать этой любви; это и сила быть верной супружескому долгу. Татьяна не ответила на любовь Онегина и потому, что у нее возвышенное понимание супружеского долга, и потому, что она Онегина любит и дорожит этим чувством: любовь к Онегину — это самая большая нравственная ценность в ее жизни, это ее богатство, и она не хочет его потерять.
Онегин же, если бы Татьяна ответила на его любовь, «был бы счастлив... сколько мог». Но он не пережил бы никакой «бури ощущений», никакого нравственного потрясения. Из этой «бури ощущений» он, вероятно, вынесет резкое самоосуждение за поверхностность своего взгляда на жизнь. И как один из возможных вариантов его дальнейшего развития — приобщение к какой-то полезной деятельности и, может быть, путь к декабристам.
Но, чтобы все это свершилось с Онегиным, надо, чтобы Татьяна, любя Онегина, отвергла его любовь. Их отношениям дальше развиваться некуда. Вот почему роман без конца воспринимается законченным. Поэтому же десятая глава с Онегиным-декабристом не могла быть продолжением романа «Евгений Онегин»; после того нравственного потрясения, на которое Онегин оказался способным в развязке романа, он должен начать новую жизнь, в новых условиях, с новыми людьми. И потому десятая глава — не продолжение известного нам романа, а начало нового — романа декабристском движении, романа, которого Пушкин писать не собирался. Очевидно потому глава; и была уничтожена.
В конце романа Повествователь делает для своего героя все, что можно, чтобы мы о нем не думали плохо. «Буря ощущений», в которую Онегин оказался погружен, примиряет с ним Повествователя, и он прощается со своим героем так же тепло, как и с самим романом, и с «Татьяной милой»:
Прости ж и ты, мой спутник странный, И ты, мой верный идеал, И ты, живой и постоянный, Хоть малый труд...
И не случайно в размышлениях об Онегине и Татьяне возникают воспоминания о той среде, с которой связывалась у поэта личность героя:
Но те, которым в дружной А та, с которой образован
встрече Татьяны милый идеал...
Я строфы первые читал... О много, много рок отъял!
Иных уж нет, а те далече Без них Онегин дорисован.
Пушкин не сделал Онегина декабристом. И в этом нет незаконченности: возможен и такой тип дворянского интеллигента 20-х годов XIX. в.