В один год с «Жизнью Василия Фивейского» Андреев пишет рассказ «Бен-Товит», сюжетная канва которого строится вокруг эпизода, также взятого из Библии, - казни Иисуса Христа. Но план изображения этого события писатель дает в иной форме, нежели Евангелия. И хотя вопросы и проблемы, поставленные Вечной книгой Андреев поднимает в своем произведении с новой остротой, читателя он подводит к ним с несколько иной стороны. Мировое по своему трагизму событие описывается не со слов евангелистов, а через восприятие его простым иерусалимским обывателем - торговцем Бен-Товитом, представителем той самой толпы, так яростно требовавшей распятия Христа. Необычно раскрывается в рассказе и одна из вечных библейских тем - борьба добра со злом. Философско-религиозные категории в этом произведении меняются местами: добро, лишенное света кажется злом, а зло расцвеченное мнимыми добродетелями, выдает себя за добро.
В связи с перестановкой философских понятий наблюдается и смещение событийного центра в традиционном библейском сюжете. Так, путь Христа в рассказе - событие второстепенное. Главным же является зубная боль, мучившая «иерусалимского торговца Бен-Товита» в «тот страшный день, когда свершилась мировая несправедливость и на Голгофе, среди разбойников, был распят Иисус Христос» . Сам Спаситель в восприятии Бен-Товита, его жены и толпы, провожавшей его на казнь, такой же разбойник. А Бен-Товит, совершенно равнодушный к происходящему, в чьем сердце не нашлось ни капли сострадания и милосердия к казнимым, поглощенный только собственной персоной и выгодным обменом осла, этот Бен-Товит «был добрый и хороший человек, не любивший несправедливости» , осыпавший свою жену незаслуженными упреками «не от злого сердца» . Глядя с крыши своего дома на толпу, издевавшуюся над Иисусом, «добрый» торговец не испытывает ни капли жалости, и вздрагивает не от ужаса и отвращения к озверевшей, потерявшей человеческий облик толпе, а от зубной боли: «У-у-у», - застонал он и отошел от парапета, брезгливо равнодушный и злой» . Он и сам с радостью присоединился бы к толпе, если бы не болели зубы. Бен-Товит с завистью смотрит на «широко открывшиеся рты с крепкими неболеющими зубами» и представляет, «как бы закричал он сам, если бы был здоров» . И «добрая» жена Бен-Тавита, так любящая «говорить приятное» , с удовольствием «бросает камешек в то место, где медленно двигался поднятый бичами Иисус» .
Таким образом, получается, что Христа отправили на казнь и распяли «добрые люди». Но писатель, незримо присутствующий в рассказе, несколькими емкими по смыслу словами исподволь расставляет все на свои места. Как бы ни воспринимала Христа толпа и Бен-Товит, он навсегда останется символом истинного добра, милосердия и любви. И как бы искусно зло ни прикрывалось этими эпитетами, они никогда не скроют его темной и жестокой сущности.
В 1907 году Леонид Андреев, возвращаясь к библейской проблеме борьбы добра со злом, пишет рассказ «Иуда Искариот», в котором создает образы «прекрасного цветка», «благоухающей», «желтой ливанской розы» и «ужасного осьминога» с раздвоенным лицом.
В повествовании они представляют два полюса нашей проблемы: Христос - добро, Искариот - зло. Уже исходя из заглавия рассказа, можно сделать вывод, что на первый план автор выводит фигуру Иуды. Именно этот герой, сложный, противоречивый и страшный, и его поступок привлекли внимание писателя и подтолкнули к созданию своей версии событий 30-х годов начала нашей эры и к новому пониманию категорий «добро и зло».
Взяв за основу евангельскую легенду о предательстве Иуды, Андреев переосмысливает ее сюжет и наполняет новым содержанием. М. Волошин в своей рецензии на книгу писал: «Для искусства нет ничего более благодарного и ответственного, чем евангельские темы…. Только имея под собой твердую основу во всенародном мифе, художник может достичь передачи тончайших оттенков своего чувства и своей мысли» . Однако М. Волошину показалось неделикатным и даже грубым внедрение андреевского «Я» в «законченные» кристаллы евангельского рассказа» . Но в этой прямоте и бесцеремонности - весь Андреев. Он смело перекраивает двухтысячелетние образы, чтобы читатель еще раз задумался над тем, что есть добро и зло, свет и тьма, истина и ложь. Пропустив евангельские события через призму своего сознания, писатель заставляет и читателя пережить открытую им трагедию предательства и возмутиться ею. Ведь она не только в небе, - но и в людях, легко предающих своих кумиров, кричащих «Распни!» так же громко, как и «Осанна!». И эта бессмыслица - в их извечной несвободе, хотя и избавляющей от непосильного бремени выбора, но тем самым лишающей их истинно человеческого, превращающий их в песчинки.
Библейское повествование
Евангелия вообще очень бедны художественными деталями и психологическими характеристиками, так как они представляют собой изложенные в письменной форме проповеди Иисуса и его жизнеописания, предназначенные для устного пересказа.
Андреев, используя тексты Евангелий, переосмысливает их сюжет, поэтому в основу пересказа положен фрагмент, являющийся в Библии эпизодическим.
В Евангелиях очень скупо описывается момент предательства Христа, а имя Иуды появляется только в связи с этим событием. Да и трактовки его поступка у евангелистов не совпадают. Наиболее полная информация об Искариоте содержится в Евангелии от Матфея. Именно в нем рассказывается о сумме (тридцать серебряников), которую первосвященники предложили ему за Иисуса Христа; о возврате этих денег Иудой после предательства; о раскаянии Иуды и о его самоубийстве. Но Матфей не объясняет ни причин, толкнувших Иуду на предательство, ни его внутреннего состояния; умалчивает автор и о взаимоотношениях Иуды и Христа, Иуды и других учеников. Авторы же других Евангелий (Лука, Иоанн, Марк) вообще умалчивают об указанных у Матфея подробностях предательства, но зато дают (Лука и Иоанн) свое объяснение поступку Иуды: в него вселился тот, кто уже давно стремился погубить Иисуса - дьявол. «Вошел же Сатана в Иуду, прозванного Искариотом… И пошел и говорил с первосвященником и начальниками, как его предать им». (Евангелие от Луки, 22;3,4).
Андреев значительно расширяет рамки повествования и уже с первых страниц рассказа вводит описание внешности Иуды, отзывы о нем других людей, причем через них писатель дает психологическую характеристику Искариота, раскрывает его внутреннее содержание. И уже первые строки повествования помогают читателю представить Иуду, как носителя темного, злого и греховного начала: «Иисуса Христа много раз предупреждали, что Иуда из Кариота - человек очень дурной славы и его нужно остерегаться.
Одни из учеников бывшие в Иудее хорошо знали его сами, другие много слыхали о нем от людей, и не было никого, кто мог бы сказать о нем доброе слово. И если порицали его добрые, говоря, что Иуда корыстолюбив, наклонен к притворству и лжи, то и дурные, которых спрашивали об Иуде, поносили его самыми жестокими словами. Он ссорит нас постоянно, - говорили они, отплевываясь, - он думает что-то свое и в дом влезает тихо, как скорпион, а выходит из него с шумом. И у воров есть друзья, и у грабителей есть товарищи, и у лжецов есть жены, которым говорят они правду, а Иуда смеется над ворами, как и над честными, хотя сам крадет искусно и видом своим безобразнее всех жителей в Иудее. Нет, не наш он, этот рыжий Иуда из Кариота, - говорили дурные, удивляя этим людей добрых, для которых не было большой разницы между ним, и всеми остальными порочными людьми Иудеи . Далее об Иуде рассказывают, что он, бросив жену, «много лет шатался бессмысленно в народе и доходил даже до одного моря и до другого моря, которое еще дальше, и всюду он лжет, кривляется, зорко высматривает что-то своим воровским глазом: и вдруг уходит внезапно, оставляя по себе неприятности и ссору - любопытный лукавый и злой, как одноглазый бес».
Этой характеристике полностью соответствует и описание внешности Иуды: «Пришел он, низко кланяясь, выгибая спину, осторожно вытягивая вперед свою безобразную бугроватую голову… Он был худощав, хорошего роста, почти такого же, как Иисус…; и достаточно крепок силою был он, по-видимому, но зачем-то притворялся хилым и болезненным и голос имел переменчивый, то мужественный и сильный, то крикливый, как у старой женщины, … досадно жидкий и неприятный для слуха… Короткие рыжие волосы не скрывали странной и необыкновенной формы его черепа: точно разрубленной с затылка двойным ударом меча и снова составленным, он явственно делился на четыре части и внушал недоверие, даже тревогу…. Двоилось также и лицо Иуды: одна сторона его, с черным, остро высматривающим глазом, была живая, подвижная охотно собиравшаяся в многочисленные кривые морщинки. На другой же не было морщин, и была она мертвенно-гладкая, плоская и застывшая; и хотя по величине она равнялась первой, но казалась огромною от широко открытого слепого глаза» .