Работая над “Историей Пугачёвского бунта” (1834), поэт внимательно изучал свидетельства очевидцев, большой интерес у
него вызывал облик Пугачёва, о котором сохранилось множество воспоминаний. Во время публикации книги была заказана
гравюра с портрета Пугачёва, хранившегося в подмосковном имении князя Вяземского. Те, кому Пушкин дарил книгу лично,
получали вложенный в неё гравированный портрет.
С первым описанием внешности Пугачёва мы знакомимся во второй главе. Попавший в буран Гринёв наткнётся то ли на
волка, то ли на человека. Это сравнение с хищным зверем символично: появившийся герой – вожак разбойничьей стаи. Всего
несколько слов, произнесённых незнакомцем, успокаивают Гринёва и он засыпает, “убаюканный пением бури и качкою тихой езды”. Сон, который видит герой, в иносказательной форме раскрывает дальнейшее развитие сюжета и свидетельствует о неизгладимом впечатлении, произведённом на Гринёва вожатым. Героя поразило сочетание несочетаемого: “страшный мужик”, наполнивший комнату мёртвыми телами, “ласково меня кликал, говоря: “Не бойсь, подойди под моё благословение…”” Проснувшись и войдя на постоялый двор, Гринёв сразу стал спрашивать о вожатом, и здесь мы знакомимся уже с более подробным портретом героя: “Наружность его показалась мне замечательна: он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В чёрной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волоса были обстрижены в кружок; на нём был оборванный армяк и татарские шаровары”. Подобное описание показывает, что герой не так прост, как может показаться. Бегающие глаза, плутовское выражение лица и воровской разговор заставляют Гринёва напряжённо вглядываться в лицо незнакомца, но он остаётся неразгаданным как для него, так и для читателя.
Следующая встреча героев происходит в главе “Приступ”. Сначала Пугачёв предстает перед нами в роли
военачальника. Он нарисован в гуще вооружённой толпы, его образ дан как обобщённый образ предводителя: “Между ими на белом коне ехал человек в красном кафтане с обнажённой саблею в руке: это был сам Пугачёв. Он остановился; его окружили, и, как видно, по его повелению, четыре человека отделились и во весь опор поскакали под самую крепость”. Атрибутика, которою окружает себя герой, свидетельствует о его желании соответствовать представлению народа о командире. И защитники крепости, и нападающие видят, что Пугачёв – центр толпы, он управляет разыгрывающимися событиями. Пушечный залп из Белогорской крепости помогает ещё более убедительно показать Пугачёва в роли военачальника. Испугавшись картечи, “мятежники отхлынули в обе стороны и попятились. Предводитель их остался один впереди… Он махал саблею и, казалось, с жаром их уговаривал…” Мы не слышим слов героя, но его напряжённая фигура и пластика говорят о воздействии, которое в данный момент он оказывает на своих подчинённых: “Крик и визг, умолкнувшие на минуту, тотчас возобновились…”
В третий раз описание героя дано во время казни. Одежда и поведение Пугачёва свидетельствуют о том, какое
представление о царе-батюшке сложилось у народа, перед нами оживает практически лубочная картинка, на фоне которой
противоестественно выглядит пролитая настоящая кровь: “Пугачёв сидел в креслах на крыльце комендантского дома. На нём был красивый казацкий кафтан, обшитый галунами. Высокая соболья шапка с золотыми кистями была надвинута на его
сверкающие глаза”.
Во время вынесения с
лишь отрывистые жесты и резкие фразы: “Пугачёв мрачно нахмурился и махнул белым платком… “Вешать его!” – сказал Пугачёв, не взглянув уже на меня”.
В главе “Незваный гость” один за другим идут сразу три портрета Пугачёва. Сначала попадья Акулина Памфиловна
говорит об “ястребиных”, хищнических глазах Пугачёва, затем Гринёву предоставляется возможность самому разглядеть
вожатого в его новом обличии.
Попав на военный совет, Гринёв внимательно глядит на страшных знакомых: “…Пугачёв и человек десять казацких
старшин сидели в шапках и цветных рубашках, разгорячённые вином, с красными рожами и блистающими глазами…С любопытством стал я рассматривать сборище. Пугачёв на первом месте сидел, облокотясь на стол и подпирая чёрную бороду своим широким кулаком. Черты лица его, правильные и довольно приятные, не изъявляли ничего свирепого”. Двойственность лица, бросившаяся в глаза Гринёву на постоялом дворе, или же его закрытость, проявившаяся во время казни, исчезают, автор делает акцент на отсутствии свирепости в его облике.
Во время принятия важного решения Пугачёв серьёзен и спокоен, мы видим его в новой ипостаси. Автор любуется
патриархальной простотой и искренностью отношений казаков, явно противопоставляя им в дальнейшем военный совет в
Оренбурге.
В следующей картине герой слит со своими товарищами в едином душевном порыве, вызванном исполнением народной
песни. “Невозможно рассказать, какое действие произвела на меня эта простонародная песня про виселицу, распеваемая
людьми, обречёнными виселице. Их грозные лица, стройные голоса, унылое выражение, которое придавали они словам и без
того выразительным, - всё это потрясло меня каким-то пиитическим ужасом”, - делится своими ощущениями Гринёв.
Пугачёв в этом описании выступает опять в новой роли. Его облик соотнесён с фольклорным образом разбойника, судьба
героя зеркально отражается в исполняемой им песне. Однако уже через несколько минут перед нами оказывается другой
человек: “Пугачёв смотрел на меня пристально, изредка прищуривая левый глаз с удивительным выражением плутовства и
насмешливости. Наконец он засмеялся, и с такой непритворной весёлостью, что и я, глядя на него, стал смеяться, сам не
зная чему”.
Смех Пугачёва моментально сближает его с Гринёвым, он опять превращается в весёлого вожатого, спасшего молодого офицера во время бурана в степи. Между героями возникает искренний разговор, Гринёв отказывается признать в ловком бродяге своего государя и служить ему, а Пугачёв, закрывая глаза на дерзкие слова пленника, разрешает ему уехать. Именно после этой встречи Гринёв проникается к Пугачёву симпатией, переросшей затем в более глубокое и мучительное чувство: “ Не могу изъяснить то, что я чувствовал, расставаясь с этим ужасным человеком, извергом, злодеем для всех, кроме одного меня. Зачем не сказать истины? В эту минуту сильное сочувствие влекло меня к нему. Я пламенно желал его вырвать из среды злодеев, которыми он предводительствовал, и спасти его голову, пока ещё было время”.
Марина Цветаева в книге “Мой Пушкин” обратила внимание на “магическую внешность” Пугачёва, “в которую сразу влюбился
Пушкин. Чара - в его чёрных глазах и чёрной бороде, чара в его усмешке, чара – в его опасной ласковости, чара – в его
напускной важности…” Гринёв очарован Пугачёвым так же, как их общий создатель.