Понятия “традиция” и “новаторство” неразрывно связаны. В искусстве любое новаторство возможно лишь при глубоком осмыслении того, что уже открыто, создано предшественниками. Лишь крепкие корни позволяют дереву расти и плодоносить.
Творчество Распутина как бы вырастает из творчества Достоевского и Горького; наш современник продолжает размышлять над проблемами, мучившими его великих учителей. Но в своих произведениях он стремится понять, как сегодня звучат эти вечные проблемы.
Повесть “Живи и помни” созвучна, прежде всего, “Преступлению и наказанию” Достоевского. Страстное опровержение Достоевским того в Раскольникове, что является антигуманным и противоречит человеческой натуре самого героя, осуществляется в “Преступлении и наказании” не только через диспут “идей”, что соответствует социально-философской сущности романа, но и в столкновении “идеи” героя с его натурой, когда последняя “не выдерживает”. И это отражает своеобразие психологической основы романа.
Путь героев Распутина к гибели исторически обусловлен и закономерен, но тут уже другая литературная традиция, открытая Горьким, рассматривавшим мир не только с точки зрения решения нравственно-философских проблем, но, прежде всего, с точки зрения перспектив социально-исторического развития. И это не только не снимает, но весьма часто включает трагическое начало в советский роман и повесть XX века.
Сам Гуськов хотел бы переложить вину на рок, перед которым бессильна воля. Не случайно поэтому через всю повесть красной нитью проходит слово “судьба”, за которое так цепляется Гуськов. Нежелание признавать необходимость личной ответственности за свои поступки — это один из тех штрихов к портрету, которые раскрывают червоточину в душе Гуськова и обуславливают его дезертирство. Писатель открыл нам причину преступления Гуськова, показав эту особенность его характера. Однако Распутин возводит конкретно-исторический факт в ранг социально-философских обобщений, что сближает его с такими предшественниками, как Достоевский и
Здесь мы подошли к самому сильному проявлению разрушения личности преступившего нравственные (общественные) и природные законы, к разрушению им самим природы, ее главного стимула — продолжения жизни на земле. Прежде всего, это убийство теленка на глазах матери-коровы: корова “закричала”, когда Гуськов занес топор над ее ребенком. Падение героя и невозможность для него нравственного воскрешения становятся очевидными именно после этой высокохудожественной, потрясающей сюжетной ситуации — убийства теленка.
Идею повести невозможно постичь без судьбы Насти, которая тоже “преступила”, но совсем иначе. В критике факт самоубийства Насти уже трактовали, во-первых, как “высший суд над дезертиром Андреем Гусь-ковым” и, во-вторых, как “суд над самой собой, своей бабьей, женской, человеческой слабостью”. У Насти есть основания считать себя виноватой: она, действительно, противопоставила себя людям.
Повесть заканчивается авторским сообщением, что о Гуськове не говорят, “не поминают” — для него “распалась связь времен”, у него нет будущего. Автор повествует о Насте как о живой (нигде не подменяя имени “телом” или “ покойницей”). “А Настю на четвертый день прибило к берегу... За Настей отправили Мишку-батрака. Он и доставил Настю обратно на лодке... И предали Настю земле среди своих... После похорон собрались бабы у Надьки на немудреные поминки и всплакнули: жалко было Настю”.
Этими словами, знаменующими восстановившуюся для Насти “связь времен” (традиционная для фольклора концовка о памяти героя в веках), заканчивается произведение В. Распутина, представляющее собой синтез социально-философской и социально-психологической повести, оригинальная повесть, наследующая лучшие черты русской литературы, традиции Достоевского и Горького.