Ах, какая судьба разнотонная!
То ли красная? То ли черная?
Он в судьбе своей не раскается,
Он в ней даже не сможет покаяться!
Он сумеет успеть немного:
Оборвется жизни дорога
Красным заревом на гильотине....
Боже! Дай хоть любви отныне!
Морозное зимнее утро. Белый снег. Ах, если б он не растаял к Новому году! Ведь на Новый год всегда ждешь чуда, пусть самого маленького! Снег под Новый год у нас — это тоже чудо! Но я понимаю, что Новый год наступит, даже если снега не будет, поэтому устремляюсь на рынок за новогодними покупками. И скорее по привычке, чем из любопытства, я останавливаюсь у книжных рядов. И чего здесь только нет! На разный вкус, на разный цвет: от соблазняющей всех и вся Анжелики до бандитско-криминальных откровений убийц и воров! К своему несчастью, я привлекаю внимание продавца, и он с цепкостью пираньи начинает меня "поедать":
— Что вы хотите? О сексе? О политике'? О вампирах? Колдунах и убийствах? Или о любви?
Я с ухмылкой повторяю последнее:
— Или о любви....
Тогда продавец с ловкостью официанта и затейливостью коробейника представляет свой товар: Марианны, Катерины, Анжелики, Жозефины, просто Марии — все то бесконечно любвеобильное множество современных книг, так яростно нас атакующих сегодня. И вдруг я замечаю среди этих ярмарочно-лубочных обложек книгу, что, по моим представлениям, не вписывается в этот ряд. Продавец с меткостью стрелка прослеживает направление моего взгляда и выбирает именно эту книгу.
— Правильный выбор! Очень правильный, — одобряюще говорит он. — Советую прочитать: захватывающий роман о любви, о страсти, об измене, о романтической гибели возлюбленного и его возлюбленной.
Я с еще большим изумлением смотрю на продавца.
— Не верите? — продолжал он. — Да прочтите название: "Красное и черное"! Жгуче, правда? Это же любовь и ненависть...
— А как с революцией, Бурбонами, Наполеоном? — перебиваю я.
— Так вас интересует история? — с плохо скрытым разочарованием говорит продавец. — Я историческими книгами не торгую!
Опешив от таких "открытий" (оказывается, "Красное и черное" Стендаля — книга не историческая?!), я уже с "высоты" своих филологических познаний с едкой иронией заявляю:
— К вашему сведению, почтеннейший, если вы соизволите открыть книгу Стендаля "Красное и черное" и прочесть хотя бы одну строку после названия, то вы обнаружите запись, которая гласит, что "Красное и черное" есть не что иное, как историческая хроника XIX века. — И с чувством моральной победы я удалилась.
Ах, господин Анри Мари Бейль, бывший офицер наполеоновской армии, взявший себе псевдонимом название одного маленького провинциального городка в Германии — Стендаль, могли ли вы предположить, что ваш роман будут считать "романом о романтической любви"?
"Правда, горькая правда", — вот каков эпиграф к роману "Красное и черное". Однако правда историка и правда художника — это разная правда одной жизни. Историк пишет историю, а художник слова — роман... А роман, по утверждению самого Стендаля, — это зеркало, с которым писатель идет по большой дороге жизни. И не его вина, рассуждает дальше Стендаль, если это зеркало отражает то чистую голубизну высокого неба, а то вдруг — грязную, разбитую, ухабистую дорогу, по которой идет человек.
Ведущий писатель Франции XIX века, одним из первых поднявший литературный стяг критического реализма, Стендаль ставил целью для художника слова реальное отображение жизни во всей ее полноте и противоречивости. Поэтому неслучаен в романе "Красное и черное" такой емкий и обобщающий подзаголовок: "Историческая хроника XIX века". А история Франции XIX века, как и практически всей Европы XIX века — это история революций, Наполеона, Реставрации и опять революции. Таким образом, цвет революций, свободы, идей равенства и братства, цвет крови человеческой, которой часто бывают оплачены эти идеи, один — красный! А цвет реакции и подавления, реставрации и угнетения другой — черный! Вот и все объяснение символического названия романа-хроники XIX века: "Красное и черное" — это два цвета целой эпохи, отраженной, как в зеркале, в одной стране — Франции XIX века.
Но Стендаль — не просто писатель-реалист, а талантливый писатель. А всякий талантливый художник слова (как, впрочем, и любой другой художник) отличается от талантливого историка тем, что художественное произведение, написанное в определенном историческом контексте, со временем перестает быть достоянием только человеческой памяти, а поднимается в надвременное пространство и занимает свое место в душах и сердцах каждого нового поколения. Такова участь и романа "Красное и черное".
Сам А. М. Бейль предполагал, что его "Красное и черное" приобретет большую популярность не во Франции, а в России. Почему так решил писатель, трудно сказать. Может быть, потому, что его душу всколыхнула эта необъятная, заснеженная, таинственная страна? Ведь Стендаль сумел рассмотреть в задымленной горящей Москве, занятой Наполеоном, неповторимую красоту величественных златоглавых храмов. А может быть, писатель просто интуитивно предугадал в этой северной стране тот огромный революционный потенциал, который взорвется в XX веке? Или его чутье художника помогло увидеть что-то глубинное, неординарное в людях той страны, — способность к любви (любви к земле? Родине? Богу?). Кто знает? Но предположения Стендаля об известности "Красного и черного" в России оказались верными.
Вернемся к нашему книгопродавцу, который на базарной площади под Новый год предлагает людям глоток любви. Любви необыкновенной, страстной, жгучей... Мы, живущие в XXI веке, знаем, что "любовь бывает долгая, но жизнь еще длинней". А вот у Жюльена Сореля судьба оказалась короче его любви... А была ли вообще судьба у Жюльена Сореля? Может, это было только начало? Яркое, как вспышка, и такое же короткое — почти мгновение.
Роман — это зеркало жизни, в которое смотрит не только писатель, но и читатель. И каждый из нас видит в таком зеркале что-то свое. Давайте пристально вглядимся в зеркало под названием "Красное и черное".
И вот уже перед нами образ юноши с нежным, почти девичьим лицом. Таким нежным и прекрасным, что госпожа де Реналь подумала: не девушка ли это робко стоит у порога дома, и из ее красивых глаз льются слезы... Но нет! Это была не девушка, к неописуемому восторгу госпожи де Реналь, это был учитель ее детей! Могла ли предположить тогда молодая женщина, что этот юноша, почти ребенок, станет для нее всем: любовью, жизнью и даже смертью? Нет! Лишь сердце, ее чуткое сердце, тревожно забилось в груди, будто птица в клетке. Еще меньше думал об этом сам Жюльен. Входя в дом господина де Реналя, Жюльен Со-рель, сын бедняк
С самых первых дней Жюльен в доме господина де Реналя заставляет восхищаться собой, прислушиваться к себе, считаться со своим мнением. В черном длинном платье, стройный и гибкий, Сорель чем-то напоминает молодого священника с такими очаровательными глазами, что не в одном девичьем сердце смогут они разжечь пламя любви.
Ах, госпожа де Реналь! Не надо бы вам так пристально смотреть в глаза молодого учителя своих детей. Нет там еще любви к вам. Там, в этих неповторимых глазах, пока лишь отражение вашей красоты и жгучий огонь самолюбивого юноши! Он сумеет доказать себе что-то очень важное, когда удержит вашу руку в своей, когда дерзко придет ночью к вам в спальную комнату! А вот вы не сумеете его оттолкнуть...
Да виновата ли молодая женщина, что душа, задыхавшаяся в серой бездуховности Верьера, потянулась к Жюльену с такой жаждой любви, как может только человек потянуться к спасительному рассвету после черной долгой ночи?!
А Жюльен продолжал "завоевывать" этот светский мир. Да, никогда уже не стать ему солдатом наполеоновской армии, не ощутить уже кроваво-красного вкуса воинской славы. Поздно, очень поздно он родился!. А как к лицу ему воинский мундир! Как красиво он держится в седле! (Это он-то! Сын плотника!) Ну что ж, сутана священника Жюльену тоже хороша, и это тоже путь к власти.
Не знал Сорель, что семинарию в Бёзансоне завоевать будет немного сложнее, чем сердце госпожи де Реналь. Юноша сначала никак не мог понять, почему вызывает он к себе такую черную ненависть? Своим прилежанием? Знаниями? Умом? "Глупец! — догадается Жюльен после. — Что я хотел доказать?! Что я умнее их?! Идиот, здесь не нужны знания!" И как ни старался Жюльен Сорель, но так и не сумел отучить себя мыслить, так и не смог стать похожим на своих серых, тупых, безликих и бездумных однокурсников, грубых и бездуховных сельских парней.
Однако "черная полоса" Безансона как-то сама собой обрывается в судьбе молодого будущего священника. Впе-реди червленым золотом засверкал особняк маркиза де Ла-Моля. Вот он, Аустерлиц для Жюльена! А Матильда уж очень красива, но так же и очень холодна! Холодна, как глыба льда! Однако внутри этой "глыбы льда" спрятана страстная романтическая душа, втайне тоскующая (как и Жюльен), что слишком поздно она родилась (ей бы родиться раньше, где рыцари и турниры...). Да, Матильда — это не госпожа де Реналь, нежная и мягкая. Но и Жюльен уже не тот робкий юноша. Здесь рассчитан каждый шаг, каждое слово, каждый взгляд и каждый поступок. Право же, трудно сомневаться в победе Жюльена. Браво, Сорель! Блестящая победа! Матильда влюблена: "И эта глыба льда у ног безродного"! Наконец-то судьба Жюльена стала алого, почти золотого цвета. Он достиг, чего хотел: он доказал этой чванливой светской посредственной элите, что он сумел, добился, победил!
Вот тут бы и закончить Стендалю свой роман! Жюльен Сорель благополучно бы доживал (вне романа уже) до спокойной старости в славе и богатстве. А что ж роман? А роман так же благополучно осел бы где-нибудь на архивных полках, будучи востребованным, возможно, только какими-нибудь кабинетными книжниками.
Но Стендаль не для того создавал образ Жюльена Со-реля, вложив в него столько своей души и сердца, чтобы этот герой "благополучно" пылился в исторических хрониках XIX века.
Нет! Герой должен вызывать у читателя то состояние, которое находится в надвременном пространстве, — состояние катарсиса — очищения души через страдание. Поэтому самого благородного, умного и тщеславного, гордого и страстного, самого лучшего героя Стендаль отправляет на гильотину!
Это роковое письмо госпожи де Реналь! А дальше все идет, как в покадровой ускоренной съемке: дорога в Верь-ер... церковь... она молится... он стреляет. И все! Беспамятство... Жюльен в тюрьме. Сколько времени он здесь? И сколько ему еще быть? Да сколько б ни быть, впереди — только гильотина!
Не будь всего этого в романе, разве мог бы Жюльен Сорель "просочиться" в XXI век? Вот послушайте, поет Дмитрий Маликов шлягерную современную песню "После бала":
Эти двое в темно-красном
Взялись за руки напрасно:
Чуть подуло — все прошло?
И все пропало?
Ведь это слова о Жюльене и Матильде! А может, это о Жюльене и госпоже де Реналь? Загадка.
Зато следующие слова в этой песне — как отгадка ко всему образу Жюльена:
Ну, а тот, совсем зеленый,
лунным светом опаленный,
Не поймет: куда несет?
Куда попал он?
Лишь у самой двери рая
Он поймет, что умирает.
Как же можно? После бала?..
После бала...
К одной из последних глав романа Стендаль взял эпиграфом слова: "Господи, даруй мне посредственность!" Внезапно выброшенный с бала жизни, оказавшись в тюремном замке, Жюльен так хотел ничего не понимать и ни о чем не мыслить. А просто, как делают многие, просто раскаяться в своей гордыне, смирить свои тщеславные помыслы. Но Сорель остается Жюльеном Сорелем до конца: "Не увидят они (кто они? этот светский лживый мир?) моих слез!" — говорит он Фуке.
Ощущая дыхание самой смерти, Жюльен, измученный и больной, задыхаясь в мрачном, черном каземате, обращается со всей страстью своей израненной души: "Боже, великий Боже! Я знаю, что достоин твоего наказания! Но я прошу только об одном: дай мне ту, которую я люблю!"
Бог не позволил Сорелю родиться во времена Наполеона, Бог не дал Жюльену стать священником, Господь даже отобрал у него жизнь, у него, молодого и "зеленого, лунным светом опаленного". Но... роман заканчивается так: "Госпожа де Реналь... не пыталась покончить с собой... Но через три дня после казни Жюльена она просто тихо умерла, обнимая своих детей".
Что ж, уважаемый книгопродавец, который на рыночной площади на пороге нового века торгует "романом о любви" Стендаля "Красное и черное", наверное, в нашем споре будет ничья. Я думаю, что "Красное и черное" — это не только историческая хроника XIX века. Что это красное — точно! Что черное — тоже точно! Скорее, это "жгуче", скорее, это "о любви и ненависти". А может, только о любви, которая оказалась сильнее гильотины!