Мир фантастических образов и сверхъестественных сил в романе прорыв через тонкую плёнку суетной повседневности, через мелочи текущей современности грозных и неумолимых черт Вечности, истинного, а не призрачного бытия, в котором того не подозревая, находятся до времени все без исключения булгаковские персонажи. Недаром Булгаков говорил о себе: «Я – мистический писатель». В романе реально представлена Москва, её коммунальнобытовой и литературнотеатральный мир, так хорошо знакомый Булгакову. Для современников были узнаваемы гонители Мастера бдительные критики булгаковских пьес, повестей и рассказов, воюющие тем же орудием, что и сам Мастер словом. Желая поддержать Мастера, Маргарита отнесла в редакцию газеты отрывок из романа, и он был напечатан.
Удары посыпались градом. Мастера обвиняли в том, что он «сделал попытку протащить в печать апологию Иисусу Христу», назвали «воинствующим старообрядцем». И всё это на основании одного отрывка из художественного текста, законы которого (законы искусства) не позволяют идентифицировать автора и его героев. Однако для критиков Мастера не существует разницы между жизнью и художественным текстом, между искусством и не искусством: они глухи к вечному, нетленному, они погружены в политическую суетню и трескотню.
Занимаясь искусством слова, верша свой неправедный суд над художниками, над Мастером, они заняты не своим делом, но им недоступно понимание этого. Вот так с помощью слова в сознание читателей, не имевших возможности прочитать роман целиком, настойчиво внедрялась недобросовестными окололитературными дельцами мысль о вредных, враждебных помыслах автора идеях его произведения. Итог: Мастер затравлен, первое же столкновение с литературным миром приводит его в сумасшедший дом, где он и погибает.
Судьба, типичная для Мастера, живущего не в ладах с окружающим миром, вопреки ему, по своей собственной, внутренне свободной логике... В отличие от своего персонажа, романного Мастера, Булгаков всю жизнь боролся за свои произведения, пытался пробиться к читателю и зрителю, пока оставался в сознании, диктовал и редактировал текст своего главного произведения. На своём знаменитом сеансе «чёрной магии» на сцене Варьете Воланд размышляет о том, изменилось ли за последние десятилетие «московское народонаселение». Он отмечает технический и научный прогресс, современный облик города, появление новых видов транспорта, говорит, что «горожане сильно изменились внешне». Однако, «гораздо более важный вопрос: изменились ли эти горожане внутренне?»Своего рода тестирование, которое проводит Воланд при помощи «чёрной магии» (сыплющиеся с потолка червонцы, за которыми начинается охота; раздача модных вещей; публичная казнь конферансье Бенгальского, которому буквально «отрывают голову», и затем чудесное его «прощение» с приживлением головы на прежнее место (своего рода игра страстями публики – расчёт то на свирепость толпы, то на её жалостливость и т. д.), убеждает его, а вместе с ним и читателей романа, что люди мало изменились, что они вообще мало меняются, несмотря на все коллизии истории: «Ну что же они люди как люди. Любят деньги, но это всегда было… Человечество любит деньги, из чего бы те не были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или золота. Ну, легкомысленны... ну, что ж... и милосердие иногда стучится в их сердцах... обыкновенные люди... в общем напоминают прежних... квартирный вопрос только испортил их...».
Квартирный вопрос действительно оказался одним из самых важных. Как не уплотняли таких, как Персиков или Преображенский, квартир всё-таки не хватало. Друг Мастера Алоиз
Появление Воланда в самый разгар «великого перелома», а затем и Большого террора это попытка спроецировать время, бесконечное, справедливое время, на всех участников события – в романе Булгакова и за его пределами, в самой жизни. Это попытка осуществить справедливость поверх страшных реальностей эпохи, вне времени и пространства. Фантастические картины романа Булгакова – это прежде всего суд времени, суд истории. Суд вечности, вершимый Воландом, просвечивает всех персонажей романа, и становится ясно, кто из них выдерживает этот ослепительно яркий свет, а кто начинает корчиться, таять, исчезать уже при первых проблесках вечности... Среди тех. кто безусловно оправдан судом вечности Мастер. Судьба его очевидным образом связана с героем его романа Иешуа ГаНоцри, исторической ипостасью евангельского Иисуса. Мастера и его героя связывают и их «бездомность», «бесприютность» (Мастер теряет свою квартиру), и травля, заканчивающаяся в обоих случаях доносом и арестом, и предательство (Алоизий Могарыч явный аналог Иуды из Кариафа), и тема тюрьмы казни (пребывание Мастера в клинике Стравинского сопоставимо с пленением Иешуя), и мотив Ученика (Бездомный, который становится, как и Мастер, историком профессионалом, смысловая параллель Левия Матвея, последователя и летописца Иешуа).
Булгаков сознательно, подчас демонстративно, подчёркивает автобиографичность своего Мастера. Остаповка травли, полное отрешение от литературной и общественной жизни, отсутствие средств к существованию, постоянное ожидание ареста, сыплющиеся градом статьидоносы, преданность и самоотверженность любимой женщины, сопоставимая лишь гётевской Гретхен Маргаритой бессмертного «Фауста»... Почти буквальное совпадение того, как Мастер оценивает своё положение, говоря Бездомному: «Я нищий» и Маргарите: «...со мною будет нехорошо, и я не хочу, чтобы ты погибла вместе со мной» с тем, как характеризовал собственную судьбу Булгаков в письме к Правительству: «...у меня (...) налицо, в данный момент, нищета, улица и гибель».
Судьба Мастера-Булгакова закономерна: в «стране победившего социализма» люди, стоящие у власти, делают всё, чтобы художник, учёный, мыслитель, инженер каждый посвоему перестали чувствовать себя мастерами своего дела, изо всех сил мешают им не сколько даже писать, «творить, выдумывать, пробовать», сколько видеть смысл и значение своего творчества, сознавать себя исполнителями собственной миссии в обществе, а не какогото запланированного свыше «социального заказа». Не случайно именно Мастеру нет места в этом мире ни как писателю, ни как мыслителю, ни как человеку, в то время как МОССОЛИТ и ресторан «Дом Грибоедова» переполнены людьми, именующими себя писателями, их жёнами и иными, ещё менее причастными к литературе лицами.