Свобода, юмор, правдивость, удаль, естественность погружения в стихию народной жизни и народной речи покоряли и покоряют читателей Александра Трифоновича Твардовского. Его современник не могли не замечать, что вопреки собственной смертоносной природе война нечто и возрождала – например, начисто, казалось бы, стертое репрессиями и общей атмосферой 30-х годов чувство духовного раскрепощения. Острее других осознал и определил перемену Борис Леонидович Пастернак: «Трагический тяжелый период войны был живым … периодом и в этом отношении вольным радостным возвращением чувства общности со всеми». Естественнее, раньше и полнее остальных воплотил эту перемену Александр Трифонович Твардовский.
Причем сразу же оговорюсь: поэтическая свобода у него не сводима к свободе политической. Свобода – основной нравственно-художественный принцип произведения, источник его неиссякаемой притягательности.
Она ощущается буквально с первых его строк, первого предложения, непомерно длинного для стихотворной речи, но записанного так легко, что его протяженности просто не замечаешь:
На войне, в пыли холодной,
В летний зной и в холода,
Лучше нет простой, природной –
Из колодца, из пруда,
Из трубы водопроводной,
Из копытного следа,
Из реки, какой угодно,
Из ручья, из-подо льда, -
Лучше нет воды холодной,
Лишь вода была б – вода.
И эта находка – непринужденное десятистишие на два созвучия – не канонизируется, не эксплуатируется затем, не превращается в «твердую строку». За ним последуют и
восьми- , и пяти- , и шести- , и четверостишия – словом, рифмующихся строк будет столько, сколько потребуется Твардовскому в си
Свобода – свойство ритмики и стиля, жанра и композиции «Василия Теркина», не исключающее, впрочем, и чувства художественной меры. Александр Трифонович Твардовский сам признавался, какое счастье пережил он, отбросив рамки, условности, установления: «Я недолго томился сомнениями и опасениями относительно жанра, отсутствия первоначального плана, обнимающего все произведение наперед, слабой сюжетной связанности глав между собой. Не поэма – ну и пусть себе не поэма, решил я; нет единого сюжета – пусть себе нет, не надо; нет самого начала вещи – некогда его выдумывать; не намечена кульминация и завершение всего повествования – пусть, надо писать о том, что горит, не ждет, а там видно будет, разберемся. И когда я так решил, порвав все внутренние обязательства перед условностями формы и махнув рукой на ту или иную возможную оценку литераторами этой работы, - мне стало свободно и весело». Но тут же автор добавлял, что «должен был иметь в виду читателя, который, хотя бы и незнаком был с предыдущими главами, нашел
бы в данной, напечатанной сегодня в газете главе, нечто целое, округленное».
По оценке Самуила Яковлевича Маршака, уже в первых набросках Александр Трифонович Твардовский открывает тайну искусства незаметного, органического, создавая «стихи свободные, без стремления к эффектам на каждой строчке», но и такая оставалась тем не менее стихотворной, организованной. Поэт пытался сделать ее прозрачной, прозаически весомой, он писал не поэму, а народную книгу, солдатскую библию, работал в жанре как бы никаком и всеобщем. То есть, с какой стороны не взять, произведение «Василий Теркин» - это внутреннее свободное единство.